|
Оччень романтическая история… могла бы быть… если бы ему не перевалило за пятьдесят и он не был бы одноногим горбуном и бывшим солдатом, а она – сорокалетней бабищей весом под десяток пудов и матерью семерых детей. Причины, по каким они подались в разбойники, тоже были далеки от романтических и даже от скольнибудь разумных. У нее стая оборотней сожрала всю семью, включая шестерых внуков, и эта дура не нашла ничего лучшего, как обвинить в этом барона Грондига. Дескать, крестьяне подали челобитную еще за семь недель до того, как оборотни напали на Дальние холмы и устроили пиршество. Ну, естественно, барону было не до того, чтобы просматривать всякие там писульки от черни. К тому же иногда оборотни посылают в так называемый «поход за мясом и силой» свой молодняк, и обычно дело ограничивается лишь разорением парытройки домов да умерщвлением двухтрех десятков крестьянских душ. Совсем не повод поднимать солдат и гнать их в какуюто глушь. Все равно эта чернь плодится как кролики. А знаете, сколько стоит ПОДГОТОВЛЕННЫЙ солдат? Да три десятка крестьян не окупят расходы на возмещение потерь и за пять лет! Ну а горшечник просто вел «неправильные» речи. Дескать, в столице нет таких ограничений на торговлишку и житье, как с него требуют. За это и поплатился. На примере этого самого горшечника герцог еще раз убедился, что милосердие – вещь крайне вредная, проблем после нее только становится еще больше, и зарекся когдалибо впредь его проявлять. Стража бургомистра всегото и сделала, что разнесла горбуну лавку да побила все его горшки. И дурака, считай, почти не покалечили – только сломали два пальца на левой руке. То есть мог бы взяться за ум и спокойно доживать свой век под милостивой дланью герцога Эгмонтера. Так нет же – собрал в котомку свой скарб и ушел в леса. И потом почти четыре месяца тревожил Королевский тракт налетами. Да так, что герцогу и барону пришлось ЛИЧНО, отложив в сторону другие дела, озаботиться поимкой смутьянов. Барон к тому моменту успел потерять десяток солдат, так что, как ни крути, его стремление к экономии ни к чему не привело. Если бы сразу отправил солдат на поиски стаи – вероятно, потери были бы такими же, а может, даже и меньше. Все ж таки оборотни ограничились только мельницей и еще парой крестьянских домов, так что это, скорее всего, былтаки поход молодняка, и полурота солдат справилась бы с ними без всяких проблем, а так… Ну вот, когда палач герцога закончил, барон не преминул выразить герцогу свое восхищение талантом этого самого палача и признался: он ожидал, что пытаемые отдадут богам душу часа на полторадва раньше, чем это произошло на самом деле… – Хорошо, Хлыст, только в конце ты сработал грязно. Рот пытуемого должен до самого последнего мига быть готовым извергнуть слова, а он у тебя захлебнулся собственной кровью. Если еще раз такое случится, будешь наказан. Палач подобострастно закивал головой и скорчил виноватую мину: мол, все понимаю, исправлюсь, впредь никогда… но герцог не обратил на его ужимки никакого внимания. Он просто развернулся на каблуках и вышел из пыточной. Отдавать какието особенные распоряжения Хлысту необходимости не было. Он был достаточно вышколен и сам знал, что делать, поэтому герцог не сомневался: несмотря на то, что пока у него нет никаких планов относительно новых допросов, к полуночи весь пыточный инструмент будет вычищен, пыточный щит и полы начисто вымыты, очаг убран и заполнен свежим углем. Пыточная – это такое помещение, которое всегда должно быть в полной готовности. Мало ли как повернутся дела? Герцог поднялся по крутой винтовой лестнице и, пройдя узким кривым коридорчиком, толкнул маленькую дверцу и вошел в свой кабинет. Попасть в ту часть подземелий замка, где располагались пыточная, сокровищница и еще несколько приватных помещений, можно было только из этого коридорчика, в который выходили потайные двери из кабинета, личных покоев герцога и библиотеки. |
