Он встал из-за стола, подошёл к окну и открыл его. Утро было холодное и ветреное. Миша закурил, дым несло внутрь. Он сделал пару затяжек, но остро почувствовал, что курить на самом деле не хочет, и выбросил сигарету в окно. Мише стало ясно, что справиться с тревогой и хоть как-то успокоиться можно только одним способом. Ему необходимо было разобраться и понять, почему Юля это сделала. Почему? Должна быть конкретная и внятная причина. Должно быть какое-то объяснение произошедшему. Эту причину нужно найти и попробовать понять, попробовать принять или не принять её как причину. Но сначала её надо найти. «Надо будет разузнать, что с Юлей происходило в последние месяцы, – думал Миша, – не такой человек Юля, чтобы ни с того ни с сего… Надо будет подробно в этом разобраться».

Миша подумал так, и ему даже стало как-то легче. У него появился почти план. А план – это действие. Миша даже горько и иронично усмехнулся и подумал: «План! Да-а-а… Действовать по плану намного легче, чем бездействовать без плана».

Эта мысль показалась ему забавной, и он даже решил её записать. Миша так делал. Он иногда записывал свои удачные фразы в блокнотик, а самые удачные начинал использовать в разговорах. Высшей, в этом смысле, радостью для него было, когда кто-нибудь реагировал на его высказывания как-нибудь так: «Здорово сказано, это Макиавелли?» или «А это вы кого процитировали?».

Миша захотел записать забавную, как ему показалось, мысль, он вернулся к столу, сел, взял ручку, тут же её бросил: «Ещё не хватало! Великая мысль! Тьфу ты, тоже мне изречение!» – выругал он себя мысленно.

Он стал думать о том, с чего надо начать и как можно побольше разузнать про Юдину жизнь последних нескольких месяцев. А ещё он всё вспоминал и вспоминал их последнюю встречу, как они сидели у Юли на кухне, долго говорили и довольно много выпили. Это был хороший разговор. Юля была такая спокойная. Но теперь Мише казалось, что она была слишком спокойная и грустная. Она тогда сама почти ничего не говорила, только расспрашивала… Мишины размышления прервали громкие шаги за дверью кабинета и стук в дверь. Миша ничего не успел сказать, как дверь открылась и в кабинет зашёл Лёня, его помощник, заместитель и почти друг.

– Доброе утро, Михал Андреич, – сказал Лёня, – я могу с вами переговорить?

– Доброе, Леонид Михалыч. Заходи, садись. А чего ты такой официальный?

– Да нет, ничего. Просто я подумал, у тебя что-то случилось. Ты вчера как с утра пропал куда-то… Я тебе звонил, звонил. Что-то стряслось?

– Стряслось, Лёня. Близкий человек умер трагически. Так что я вчера был занят и ещё несколько дней буду.

– Да ты что?! Кто-то из родственников?

– Нет. Знакомая одна. Очень близкая и старая знакомая. Очень дорогой мне человек.

– Вот беда! А сколько ей было?

– Сорок девять.

– Молодая совсем. Болела?

– Я же говорю, трагедия! Всё так неожиданно, Лёня. Ты меня не спрашивай лучше. Просто на этой неделе на меня сильно рассчитывать не надо.

– Хорошо. Извини!

– Ты что-то хотел сказать? – спросил Миша.

– Да. Хотел. И, к сожалению, это срочно. И, боюсь, без тебя обойтись невозможно.

– Что такое?

– Миша, дорогой! Нужно немедленно ехать в Петрозаводск. И надо ехать тебе. Со мной они отказались говорить. Категорически отказались.

– Что за новости! Зачем ехать? Там же всё решено-перерешено уже давно. Что они там выдумали?

Миша почувствовал, что гневается. Он уже два раза за лето и начало осени бывал в Петрозаводске.