Однако все не вечно, и левый прииск было решено ликвидировать. Слишком многие стали проявлять интерес к Шаманкиной мари. Начиная от воровского сообщества, включая ФСБ и заканчивая старшим лейтенантом внутренних войск Алексеем Карташом. Последний вписался в историю по причине авантюрного склада характера да ввиду своего скучного, бездеятельного прозябания в поселке Парма. Вписаться-то получилось легко, а вот выписаться... История закрутила, завертела и забросила его, а вместе с ним дочь начальника ИТУ Машу, беглого зэка Гриневского и фээсбэшника Геннадия на Шаманкину марь.

В тот день прииск сначала превратился в концлагерь, когда загнали в сарай ставшими ненужными рабов и положили их там с порога из ручного пулемета. Потом же прииск превратился в филиал Клондайка времен золотой лихорадки, времен Хоакино Мурьетты – потому что нашлись охотники, и не в единственном числе, захватить приготовленные к вывозу ящики с платиной…

Как поется в одной старой песне, в живых осталось только трое. И эти трое сидели на земле под вертолетом. И победителями себя отнюдь не ощущали. А самое главное – они не понимали, что же делать дальше.

Есть вертолет и есть кому его пилотировать – но некуда лететь.

Есть богатство, которого, подели поровну на троих, хватит каждому, чтобы в роскоши прожить до конца дней – но сейчас на это богатство ничего не купишь, сейчас это не более чем просто неподъемная тяжесть в зеленых ящиках.

Позади бой и смерть, позади гибель «археолога» Гены, впереди – полный туман.

И совершенное, полное какое-то опустошение внутри.

Возвращались распуганные выстрелами птицы. Какой-то мелкий зверь зашуршал в березняке. Люди же молчали. Каждый думал о чем-то своем... или ни о чем не думал, а просто тихо лежал или сидел, закрыв глаза.

Но они не могли себе позволить длительный отдых, пусть и заслужили его. Лишь кратковременная, в несколько минут передышка никак всерьез не могла повлиять на их положение. А то и могла, однако верить в это не хотелось, и совсем без передышки им было никак не обойтись – все-таки, чай, не спецназ и не профессиональные охотники за сокровищами, нет той привычки, чтобы совершить марш-бросок, отползаться, отстреляться, потерять в бою товарища, потом еще немножко повоевать, утереть пот и – в новую заваруху со всем нашим пылом.

По истечении этих никем не нормированных, но кожей ощущаемых минут время стало тяготить, как тяготит тиканье часовой мины. Можно, конечно, расслабляться и дальше, не обращая внимания на обратный отсчет, дело хозяйское, но зато когда рванет – уж некого будет винить, окромя себя, бестолкового.

Первым стряхнул с себя усталое оцепенение Карташ. Он поднялся с травы, пересек вертолетную площадку, направляясь к ящикам армейского образца, в которых обычно хранят боеприпасы или запчасти. Гриневский и Маша издали наблюдали, как он отмыкает защелки, откидывает крышку верхнего ящика, несколько секунд обегает взглядом содержимое, и на его лице в этот момент не отражается ровным счетом ничего, никаких надлежащих случаю эмоций – типа алчности или разочарования. Потом Алексей запустил внутрь руку, зачерпнул в ладонь горсть тускло-серых комков, издали напоминающих олово, и двинулся в обратный путь, на ходу пересыпая постукивающие друг о друга серенькие камешки из ладони в ладонь. Подойдя, высыпал их на траву между Машей и Гриневским.

– Вот так выглядит, господа рокфеллеры, наша добыча, объемом в два ящика.

– Это и есть та самая платина? – Маша двумя пальцами ухватила один из комкоподобных самородков, подняла, прищурив один глаз, принялась рассматривать.