Интересно, кто будет жертвой? Но, в конце концов, имя, скорее всего, ничего ему не скажет. Джозеф очень мало знал о политике.

Голдфранки, отец и сыновья, ели в молчании, в то время как солнце безжалостно догрызало тень двухметровой стены, окружавшей террасу. Когда тень исчезла полностью, старший Голдфранк поднялся из-за стола. Дэвид последовал за ним на посадочную площадку.

Джозеф смотрел на бесшумно поднимающийся над ангаром геликоптер, яркую брошь, пришпиленную к утреннему небу. Затем аппарат взял курс на Замору, сверкавшую на горизонте еще более ослепительной диадемой. Высоту геликоптер набирал медленно, движимый десятисильным антигравитационным генератором, но как только боковые дюзы выбросили языки пламени, стремительно ускорился и исчез из виду.

Без какого-либо специального приказания из дома выкатился Чилперик и принялся убирать посуду после завтрака. Чилперик был скорлупником, так колонисты с Земли, сохранившие за собой титул сефрадим, называли коренных обитателей Сефарада. Требовалось все богатство Голдфранков, чтобы использовать скорлупника в качестве домашней прислуги: не только жалование Чилперика было баснословным, но еще следовало снабжать его алюминием для гибкого панциря, в который он переодевался, чтобы заняться домашним хозяйством.

— Добрый день, Мэтр Джозеф, — произнес мелодичный голос, исходящий из ящичка. — Как Земля?

— Она счастлива и далека, — ответил Джозеф.

— Каково ее положение на небе?

— Я тебя прошу, Чилперик, давай сократим церемониал. Есть работа, которую нужно выполнить.

— Ваш отец самым решительным образом наказывал, что единственно церемониал не может быть…

— Отец не вернется раньше вечера, и распоряжения ты будешь получать только от меня. И первым делом я приказываю не говорить Отцу, что я освободил тебя от обязанности обращаться ко мне по установленным правилам.

Чилперик принялся смеяться: «Ха-ха-ха!» Как и весь фонетический набор голосового ящика, смех был записанным; он всегда звучал одинаково. Скорлупники общались между собой телепатически и не имели нужды в голосе. Чилперик «говорил» с помощью своих пальцев, печатая на фонетической клавиатуре, спрятанной внутри округлого панциря, который облегал его бесформенное тело, как скорлупа заключает в себе яйцо. Остов из гладкого металла имел множество отверстий, к которым можно было прикрепить различные протезы. Таким образом, Чилперик совершеннейшим образом походил на робота. Его поведение начинало вызывать беспокойство, когда он действовал иначе, чем машина.

— Предполагаю, я должен, как и в прошлом году, отреставрировать мозаику на печи.

— Точно.

— Печь, если я могу себе позволить подобное замечание, очень странное место для мозаики. По правде сказать, и мозаика эта очень странная.

Мнение Чилперика о репродукции Миро совпадало с мнением самого Джозефа. Со времени возведения виллы Голдфранков вкусы изменились, и молодое поколение начало относиться очень пренебрежительно к абстрактному искусству, вызывавшему восхищение у двух предыдущих. Но будучи домашней прислугой Чилперик не имел права высказывать свою точку зрения. Джозеф призвал его к порядку.

— Это прекрасное произведение искусства, — произнес Чилперик в виде извинения, — и потрясающий пример невозможности двух культур понять друг друга.

После чего бесшумно укатился на своих алюминиевых колесиках, толкая перед собой столик для завтраков.

Джозеф сел и приступил к сегодняшнему заданию: заучиванию наизусть части V главы XXVII четвертого тома «Истории Цивилизации» Вилли Дюранта. Он готовил себя к посвящению в сан.

Когда солнце и Парасоль оба оказались на высоте в двадцать пять градусов над горизонтом, Джозеф отложил исторический труд и отправился проверить работу Чилперика.