Будучи священником, он считал, что познал мир и покой, нашел свое призвание, но после этой добровольной ссылки изменил свое мнение и понял, что поистине обрел то, что искал всю жизнь. Понадобилось больше года, чтобы понять почему. Священники как бы выставляются перед миром, навязывают ему себя, и этот мир тоже сильно на них влияет. Но стать смотрителем маяка – это верный способ заглянуть в себя, приструнить гордыню. Оказавшись здесь, он занимался лишь чисто практической деятельностью, которой научился у своего предшественника. Теперь он знал, как содержать линзы в порядке, как работает вентилятор и панель доступа к прожекторам, как поддерживать порядок и чистоту этого сооружения, как починить все, что вдруг вышло из строя, – словом, мог переделать за день тысячу дел. И ему нравилась вся эта подчас рутинная работа, он радовался тому, что она не дает времени размышлять о прошлом, и был готов проработать хоть весь день напролет – особенно теперь, в свете приятных воспоминаний об объятиях Чарли.

Но воспоминания эти тут же померкли, стоило Саулу увидеть, что ждало его на стоянке, посыпанной гравием, за ярко-белой изгородью, окружавшей маяк и площадку вокруг него. Там стоял знакомый сильно помятый фургон, а рядом с ним, как обычно, два новобранца из «Бригады Познания & Прозрения». Снова явились мучить его, портить хорошее настроение, даже успели уже выложить рядом с машиной свое оборудование – видно, не терпится начать. Еще издали он нехотя приветствовал их взмахом руки. Избавиться от них будет непросто.

Саул не спешил, поскольку находил этих людей утомительными и до тошноты предсказуемыми. Путешествовали они парами – один отвечал за познание, другой за прозрение, – и порой он с удивлением прислушивался к их разговорам. Его поражало, насколько противоречивы могут быть их высказывания, подобные мыслям и аргументам, вертевшимся у него в голове, когда срок его служения в церкви подходил к концу. Последнее время к нему зачастила одна и та же пара: мужчина и женщина лет двадцати с небольшим, хотя порой они больше походили на подростков. Вели себя, как мальчик и девочка, убежавшие из дома, прихватив с собой набор «Юный химик» и доску уиджа.

Генри и Сьюзен. Поначалу Саул решил, что за суеверия отвечает женщина, но она оказалась ученой – интересно, в какой области? А сверхъестественными явлениями занимался мужчина. Генри говорил с еле заметным акцентом, и Саулу никак не удавалось определить, что это за акцент такой, добавляющий властности и самоуверенности каждой фразе. Он был полноват, чисто выбрит в отличие от бородатого Саула, под бледно-голубыми глазами залегли тени, черные волосы подстрижены горшком, бледный и неестественно высокий лоб закрывает челка. Похоже, этого Генри ничуть не волновали вещи земные, к примеру, погода, поскольку он всегда носил одну и ту же одежду с небольшими вариациями – рубашку-батник из тонкого синего шелка и слаксы. А начищенные до блеска черные туфли на молнии годились разве что для прогулки по городским улицам, а не для экспедиций.

Сьюзен больше походила на тех, кого в народе называют хиппи, но во времена детства Саула вряд ли ее кто-то назвал бы коммунисткой или представительницей богемы. Волосы белокурые, носила она белую блузку с вышивкой в крестьянском стиле и коричневую твидовую юбку ниже колен, наряд довершали рыжевато-коричневые сапожки до середины икры. Лишь немногие подобные ей становились его прихожанами. Но порой все же забредали – потерянные, старающиеся жить собственным умом, ищущие какой-то новый импульс для дальнейшего существования. Если б не хрупкая фигурка, она бы походила на сестру-двойняшку Генри, не иначе.

Эти двое никогда не называли своих фамилий, хотя как-то один из них произнес нечто похожее на «Серумлист» – какое-то совершенно бессмысленное слово. Впрочем, Саул и не стремился узнать их поближе, и если уж быть честным до конца, за глаза называл их «Бригадой легковесов», как в боксе или спортивной борьбе.