Девица оглянулась на дверь кафе и согласилась.

Она представилась Лолой.

— Лолита Писаренко.

— Самое то имечко, — усмехнулся Маркиз, — очень тебе подходит.

Он не сомневался, что имя выдуманное.

С тех пор они очень плодотворно сотрудничали, Лола ни разу его не подводила, и он ни разу не пожалел, что выскочил тогда за ней из «Синего попугая».

Наконец загремели бесчисленные замки и запоры, и знаменитая бронированная дверь, способная по ее виду выдержать прямое попадание артиллерийского снаряда, приоткрылась на четверть. В проеме показалась подозрительная физиономия Кузьмича.

— Ты, Маркизушка? — спросил он, будто в глазок не разглядел. — Заходи скорее, а то квартиру выстудишь!

Старый черт боялся, конечно, не сквозняка, а ограбления.

Маркиз вошел в квартиру. Коридор был завален, как обычно, немыслимым хламом — кипами старых газет и журналов, рваными упаковочными коробками, велосипедными камерами, стоптанной обувью. Обои, ободранные кошачьими когтями, лоскутьями свисали со стен. В довершении эффекта запах этих самых котов был так густ, что на глазах у Маркиза немедленно выступили слезы. Раньше он, бывало, спрашивал Кузьмича, отчего тот так запустил свою квартиру, на что старик в обычной своей слезливой, жалкой манере отвечал, что человек он бедный и на всякие там ремонты денег не хватает. Прекрасно зная, что Кузьмич — один из богатейших людей в городе, по крайней мере среди околокриминальной публики, Маркиз решил, что тот нарочно живет в такой грязи и запустении, чтобы не вводить в соблазн случайного гостя. Хотя случайных гостей Кузьмич к себе никогда не пускал, а его бронированная дверь так или иначе наводила на мысль о том, что в квартире есть чем поживиться.

Кряхтя и охая, потирая поясницу, старик провел Маркиза в свой кабинет. Здесь тоже царил немыслимый беспорядок, хотя бедностью, конечно, не пахло: в углу были стопкой сложены холсты восемнадцатого и девятнадцатого века, на столе и на низком комоде в беспорядке громоздились бронзовые и серебряные подсвечники, статуэтки, столовые приборы. Больше всего этот кабинет напоминал тайное убежище, куда разбойники складывают награбленную добычу...

Впрочем, эта аналогия вполне соответствовала действительности.

В кабинете не пахло не только бедностью, но и котами; Кузьмич, совершенно распустив и разбаловав своих полосатых иждивенцев, в одном был строг: в эту комнату им вход был запрещен под страхом изгнания из рая, то есть из квартиры.

Кузьмич сел за стол, водрузил на нос очки и потер руки:

— Ну, что принес, Маркизушка?

Тощий, старый, бесцветный, в бесформенной вязаной старушечьей кофте поверх сношенной тельняшки, в вытянутых на коленях тренировочных штанах, Кузьмич был на самом деле человеком жестким, цепким и безжалостным, хотя обычно он это тщательно скрывал. Даже свою старость и беспомощность он нарочито преувеличивал, старательно горбясь и немощно шаркая ногами. Пару раз Маркизу случалось наблюдать проявления его недюжинной силы.

— Ну-ка, ну-ка... — Кузьмич осторожно развернул коробку, которую Маркиз поставил перед ним на стол, достал колье. Неторопливо вставил в глаз увеличительное стекло и надолго замолчал, то так, то этак поворачивая украшение под ярким светом настольной лампы.

Маркиз, хорошо знакомый с отвратительной медлительностью старого скупщика, приготовился к ожиданию. Бриллианты ослепительно вспыхивали в потоках света, играли многоцветными отблесками. Кузьмич задумчиво сопел, тяжело вздыхал, то склонял голову набок, то нагибался к самому столу. Наконец он поднял глаза на Маркиза.

— Ну? — спросил тот в нетерпении. — Сколько дашь, старая крыса?

— Нисколько, — безразличным тоном ответил скупщик.