Вырлан подобрал его револьвер, выколупнул патроны, оставил один, нацелившийся тупой головкой в темный зрачок ствола — оружие у прапорщика и Емцова было одинаковое, а патронов никогда не бывает много, — подошел к поручику и выстрелил ему в голову.

Револьвер бросил рядом.

Стрельба вокруг дома усилилась — подоспели казаки с других шурфов, растеклись цепью, охватывая горящий дом, емцовские люди не ожидали такого напора «работяг». «Работяги» метко швырнули несколько гранат, и на земле остались лежать четыре человека — трое убитых, один раненый — трупов на площадке перед домом прибавилось.

Дом уже полыхал целиком, над крышей взвивались рыжие горячие хвосты.

Вырлан выскочил из стланика и чуть не нарвался на пулю — горячая струя прошила воздух, — он отшатнулся от нее, вновь скрываясь в стланике, выругался в полный голос, потом прокричал что было силы:

— Бело-ов!

Куда же подевался Белов?

А храбрый казак, георгиевский кавалер Белов лежал в это время мертвый, уткнувшись головой в угол полыхающего дома, у него уже горели волосы, а на обнаженной шее вспухали пузыри и лопалась кожа. Группа Белова угодила в ловушку, подвело Белова чутье, не сработала фронтовая хватка. Люди, которым надлежало уничтожить пулемет — стук «льюиса» не напрасно беспокоил опытного фронтовика Вырлана, — угодила в руки самого Емцова. Захваченных станичников казаки вознамерились увести с собой — земляки все-таки, — но Емцов подал другую команду:

— Расстрелять!

— Но как же, господин поручик, ведь это же свои люди, такие же, как и мы, казаки... Тогда зачем же мы брали их в плен? — вступился было старший урядник Кобылин, пожилой человек, известный в конвойном взводе — имелся и такой взвод при штабе — как борец за справедливость.

— Я сказал: расстрелять — значит расстрелять. Иначе я сделаю это сам, — Емцов рванул с револьверной кобуры кожаную петельку, — л-лично!

Белова с двумя казаками расстреляли у стены горящего дома.

— Когда пламя разгорится пожарче, тела бросьте в огонь, — распорядился Емцов.

— Не по-христиански это, господин поручик, — пробурчал Кобылин, — русские же люди. Их похоронить надо...

— Выполняйте, что приказано! — сорвался поручик на крик.

Через десять минут не стало и самого Емцова.

Стрельба вокруг дома усилилась.

Впрочем, усилилась она ненадолго — прошло еще немного времени, и стало тихо. Вырлан обежал дом, нашел трупы Белова и двух казаков, ушедших с ним, выматерился, понесся дальше в поисках Тимофея Гавриловича, старика не обнаружил и нырнул было в горящее помещение, но тут же выскочил обратно: гимнастерка на нем дымилась. Тимофей Гаврилович явно погиб, но прапорщик, не желал верить в это:

— Не может этого быть! Не должно быть...

Один из убитых налетчиков лежал в траве, вывернув голову с открытым ртом и уткнувшись макушкой в древний серый пень; старый сгорбленный солдат со стертыми желтыми зубами, застуженными костями и нутром, ценил тепло и, несмотря на лето, таскал с собой свернутую в скатку шинель. Вырлан схватил упавшую рядом с убитым скатку, разорвал веревку, которой та была скручена, и, накинув шинель на себя, вновь шагнул в огонь.

Дед находился в доме — заполз под лавку и лежал там, прикрывшись руками, — естественное движение попавшего в огонь человека — прикрыться от нестерпимо жгучего пламени чем угодно, хоть собственными руками, поскольку голова дороже рук. Крутом все полыхало, дымило, гремело, выло, щелкало, ничего не было видно, все заволок светлый, плотный, как вата, дым.