– Нет, нет других. Мурза Бакжа сам решил по землям русичей пройтись. Летом в походах не везло, добыча маленькая была, да еще и засуха. Зимой в юрте сидеть надо, кумыс пить, но мурза поднял воинов в поход.

Так, уже какая-то ясность.

– А где штурм будет?

– У всех трех ворот.

Мы с хлопцами взяли пленного, пошли к избе, где ночевал воевода. Постучали в дверь, воевода вышел быстро, в кольчуге и при оружии, видно, спал одетый.

– Что случилось?

– Вот «языка», тьфу, пленного взяли. Поговорить не хочешь? Говорит, что сегодня штурм будет у всех ворот сразу, лестницы уже готовы.

Воевода повернулся к толмачу, видно, его в городе знали:

– Спроси, есть ли у них тараны и камнеметные машины?

После перевода татарин отрицательно покачал головой. Я со своей командой повернулся и пошел назад. Мы свое дело сделали, пусть теперь воевода думает, а моя совесть чиста.

Уж светало. Мы подошли к своим, я отыскал проснувшегося десятника, передал, что рассказал пленный. Сонная оторопь с него сразу слетела: женщинам велел кипятить воду и смолу, воинам далеко от стены не отходить да есть поменьше. С этим я был согласен на все сто: при ранениях в живот это опасно, лучше быть голодным. Сам же я с чувством выполненного долга завалился на душистое сено под навес и уснул, допреж наказав своим разбудить перед штурмом, но не будить по пустякам.

Кажется, только положил голову и уснул, как тут же и разбудили.

– Чего еще случилось?

– Так сам велел разбудить. Татары на приступ идут.

Сон мигом пропал. Вскочив, проверил оружие и побежал к стене. Воины и ополченцы были уже наверху. Поднялся и я, присоединившись к своим.

По полю двигалась темная масса – спешившиеся татары бежали к городской стене, каждый десяток нес свою лестницу, желтевшую свежим деревом. С диким визгом и улюлюканьем они перебросили лестницы через ров, приставили к стене, как саранча полезли на стены. Защитники поливали их кипятком и смолой, длинными крюками сбрасывали лестницы в ров. В некоторых местах татарам удалось взобраться на невысокую стену. Увидев опасность, я со своими ребятами бросился туда. Сначала залпом из четырех арбалетов значительно уменьшили число врагов, потом взялись за сабли. Ну, кто за сабли, а я – за топор. Понравилось мне это оружие: тяжелое, мощное – любой доспех проломит, на длинной ручке, позволяющей не подпустить близко противника с саблей. Одно плохо: момент инерции великоват, если промахнулся, не сразу вернешь оружие назад и в этот момент, считай, безоружен, правый бок открыт врагу.

Мы яростно набросились на татар, быстро посрубали головы, а кому и руки-ноги и сбросили тела вниз, на лестницу, по которой лезли новые противники. Лестница не выдержала веса и удара тел, переломилась. Только собрался перевести дух – недалеко, в десятке метров, пара татар уже была на стене. Бросились туда, укоротили врагов на голову, бросили тела вниз – чего им тут смердеть? Так и бегали битый час по стене, помогая заткнуть образовавшиеся бреши. Наконец, все закончилось.

Татары по сигналу трубы отхлынули, оставив кучу трупов и бросив на произвол судьбы своих раненых. Мы стали приводить себя в порядок. Рубашки и штаны порваны, в крови и грязи, но главное – я сам и моя команда живы. Повезло нам, но не всем. Со стены воины и ополченцы оттаскивали вниз тела убитых горожан. Многовато для одного боя, только убитыми на нашем участке стены потеряли восемнадцать человек. Да тяжелораненые есть, ими женщины занимаются. Если такое творилось и на других участках, сотни защитников город недосчитался за один день. Татары потеряли больше, значительно больше: штурмующие город всегда несут серьезные потери, но, учитывая подавляющее превосходство в силе, для них эти потери не катастрофичны.