Танит-Зерга вскочила на ноги. Над нашими головами, вокруг нас, повсюду кругом, — солнце трещало над хамадой, накалившейся добела.

Вдруг девушка протянула вперед руку и испустила страшный крик:

— Гао! Вон Гао!

Я посмотрел, куда она указывала.

— Гао, — повторяла она. — О, я знала это. Вон деревья и фонтаны, купола и башни, пальмы и большие цветы, красные и белые… Гао!..

На горизонте, весь в пламени, действительно, вставал, словно чудовищная радуга, фантастический город, громоздя на небе свои многоэтажные разноцветные здания. К пожиравшей нас горячке присоединился жестокий мираж, еще более разжигавший наш внутренний огонь.

— Гао! — закричал я. — Гао!

Но в то же мгновенье я испутил другой крик — ужаса и горя. Я почувствовал, как бессильно разжимались в моей руке худенькие пальцы Танит-Зерги. Я едва успел подхватить девушку, чтобы положить ее на землю и услышать ее последние, еле внятные слова:

— «И тот день принесет тебе освобождение. Он возвратит тебе свободу и царство».

Через несколько часов, при помощи ножа, которым, два дня тому назад, Танит-Зерга потрошила убитую газель, я вырыл для нее в песке, у подножья скалы, где она скончалась, яму для вечного сна.

Когда все было готово, я захотел взглянуть еще раз на дорогие черты — и лишился на несколько секунд сознания…

Я быстро накинул белый хаик на смуглое лицо покойницы и опустил тело в могилу.

Но я забыл о Гале.

Все время, пока я был занят своим печальным делом, мангуст не сводил с меня своего взгляда. Когда на хаик посыпались первые горсти песку, он испустил пронзительный вопль. Я посмотрел на него, встретился с его налитыми кровью глазами и почувствовал, что он готов на меня броситься.

— Гале! — позвал я его. умоляющим голосом и хотел погладить.

Он укусил мне руку и, прыгнув в яму, принялся яростно раскидывать песок.

Три раза я тщетно пытался его отогнать, но потом понял, что если мне это даже и удастся, то он, все равно, останется на могиле и откопает труп.

Мой карабин лежал у моих ног. Звук выстрела разбудил громовое эхо беспредельной пустыни. Минуту спустя, Гале обхватив шею своей госпожи, как он это неоднократно делал, также уснул вечным сном.

Когда на поверхности земли вырос небольшой холмик утоптанного песка, я встал, покачиваясь, на ноги и пошел куда глаза глядят, вглубь пустыни, по направлению на юг.

Я тотчас же почувствовал, что в эту ночь должно свершиться неизбежное…

Мы сидели в этот вечер, как и прежде, на самодельной веранде, пристроенной сбоку нашей столовой. Известковый пол, перила из крестообразно расположенных круглых палок, четыре балки, поддерживавшие крышу из стеблей гальфы, — вот и все, к чему сводилось это сооружение.

Я уже говорил, что с этого балкона открывался широкий вид на пустыню. Окончив свой рассказ, Сент-Ави встал, подошел к барьеру и облокотился на него обеими руками.

Я последовал за ним.

— Что же дальше? — спросил я.

Он посмотрел на меня.

— Что дальше? Тебе, я думаю, небезызвестен рассказ всех газет о том, как харка капитана Эймара нашла меня умирающим от голода и жажды в стране ауэлимиденов и привезла в Тимбукту. Целый месяц я лежал в злой горячке. Я никогда не мог узнать, о чем я говорил в бреду. Ты сам понимаешь, что офицеры в Тимбукту не стали мне это повторять. Когда я им поведал о своих приключениях в той форме, в какой они описаны в отчете об экспедиции Моранжа и Сент-Ави, я понял, видя холодную сдержанность, с какою они слушали мое повествование, что изложенная мною официальная версия значительно разнилась от тех подробностей, о которых я упоминал в своем беспамятстве.