Неужели мой голос, мой собственный голос, повторяет эти слова:

— Я сделаю все, что ты захочешь.

Лицо Антинеи приближается к моему. В ее страшно расширенных зрачках я замечаю вдруг странный блеск.

Немного дальше сверкают молниеносные зрачки Царя Хирама. Возле него стоит маленький золотисто-синий столик из Каруана. А на нем я вижу колокол, которым Антинея призывает к себе своих слуг. Я вижу молоток, которым она только что ударила по этому колоколу, молоток с длинной рукояткой из черного дерева, тяжелый серебряный молоток… Молоток, которым маленький капитан Кен убил Я больше не вижу ничего…

Первая вещь, которую я увидел, была сорванная с окна штора, лежавшая на полу. В то же мгновенье я начал смутно вспоминать события минувшей ночи.

Моя голова, словно налитая свинцом, сильно болела.

Сознание работало неуверенно, а память казалась как бы засоренной. «Я вышел вместе с гепардом, — это верно. Красный знак на моем пальце доказывает, с какой силой он натягивал державший его шнурок… Мои колени еще в пыли.

Значит, верно, что я полз вдоль стены зала, в котором белые туареги играли в кости, когда Царь Хирам на них прыгнул…

А потом?.. Ах, да, Моранж и Антинея… А потом?..»

Дальше в моей голове было пустое место. А между тем что-то случилось, что-то произошло, чего я не помнил.

Мною овладело беспокойное чувство. Мне хотелось припомнить все, и, вместе с тем, я боялся это сделать; еще никогда я не испытывал болезненного противоречия.

«Отсюда до покоев Антинеи — большое расстояние. Неужели же я спал таким глубоким сном, что, когда меня несли сюда (а меня сюда принесли — это ясно), я ничего не сознавал?»

Здесь я прекратил свое расследование. У меня слишком сильно заболела голова.

— Надо подышать свежим воздухом, — пробормотал я. — Здесь настоящее пекло. Тут, действительно, с ума сойдешь.

Я ощущал потребность увидеть людей, кого бы то ни было. Машинально я направился в библиотеку.

Я нашел там Ле-Межа, который радостно, почти восторженно, возился с каким-то предметом. Профессор распаковывал огромный тюк, тщательно зашитый в коричневый холст.

— Вы пришли очень кстати, дорогой друг! — закричал он, увидев меня. — Мы получили литературу!

Он суетился с лихорадочным нетерпением. Из распоротого чрева тюка сыпались дождем журналы всевозможных цветов — синие, зеленые, желтые, темно-красные.

— Чудесно, чудесно! — восклицал профессор, подпрыгивая от счастья. — Они не очень запоздали. Последний от пятнадцатого октября. Молодец этот Амер, — надо будет хорошо его поблагодарить.

Его радость действовала заразительно.

— Я говорю о достойном турецком купце в Триполи, принимающем подписку на все интересные журналы мира.

Он отправляет их через Радамес по назначению, до которого ему очень мало дела. А вот и французские журналы.

Ле-Меж жадно пробегал их оглавления.

— Внутренняя политика: статьи Франсиса Шарма, Анатоля Леруа-Болье и Гассонвиля о путешествии царя в Париж. Вот очерк Авенеля о заработной плате в Средние века. А вот стихи, произведения молодых поэтов — Фернанда Греда, Эдмона Гарокура. А! рецензия о книге Анри де Кастри об исламе. Вот это будет куда поинтереснее… Пожалуйста, дорогой мой друг, берите все, что вам нравится.

Радость делает людей учтивыми, а Ле-Меж не только радовался: он словно опьянел от восторга.

Снаружи тянуло легким свежим ветерком. Я подошел к балюстраде балкона и, опершись на нее, стал просматривать номер «Revue des deux Mondes».