Костюм его, чрезвычайно простой, совершенно черный и без вышивок, был костюмом доверенного слуги. Он носил на боку охотничий нож на широком поясе из толстой кожи, а рукоятки двух длинных пистолетов торчали в кобурах его седла.

Выехав на прогалину, трое всадников остановились и бросили вокруг себя беспокойный взгляд.

— Что это значит? — вскричал младший из них, указывая своей кокетливо затянутой в перчатку рукой на распростертое на земле тело.

— Э! — отвечал тот, который имел вид слуги, — это, по всей вероятности, труп.

— Вы думаете, Андрэ, что этот несчастный умер? — спросил молодой путешественник.

— Я не могу вам сказать этого точно, но, если госпожа маркиза желает, в этом нетрудно и удостовериться.

— Да, пожалуйста, узнайте, Андрэ, не ошиблись ли вы, — отвечал тот из всадников, которого слуга величал маркизой, и затем добавил сердитым тоном: — Раз и навсегда прошу вас помнить, что меня не следует называть ни госпожой, ни маркизой. Зачем же стала бы я тогда переодеваться, если вы станете таким образом, точно нарочно, как будто желая доставить себе удовольствие, каждую минуту объяснять, кто я в действительности? Следите за собой и за своим языком.

Андрэ опустил голову, ни слова не ответив на этот выговор, и приблизился к лежащему на земле человеку, которого он считал мертвым. Остальные два всадника оставались на том же месте, может быть, потому, что не придавали особенной важности этому инциденту, а может быть, и потому, что не желали близко видеть труп.

Между тем, Андрэ соскочил на землю, нагнулся над телом и перевернул его. Дон Паламэд лежал в траве вниз лицом.

Вдруг слуга выпрямился с криком удивления.

— Что там еще? — насмешливо спросил старший из всадников. — Разве покойник был вашим врагом, Андрэ?

— Нет, сударь.

— Он не укусил вас?

— Этот несчастный еще долгое время не будет в состоянии пользоваться тем, что некогда называл своими челюстями.

— Тогда что же значит ваш крик?.. Ваше удивление?

— Знаете ли вы, господа, кто такой этот несчастный, с которым так дурно поступили?

— Нет, да и не желаем особенно этого знать.

— А между тем, вам следовало бы им заняться, или же позвольте мне позаботиться о нем.

— А почему?

— Да потому, что мне кажется, что он еще дышит.

— Если он и дышит, то так незаметно, что ей-ей об этом не стоит и говорить, — заметил младший из всадников.

— Но… Андрэ прав, — сказал старший, — не можем же мы оставить этого несчастного без помощи… я узнаю его.

— Кто это? — спросил маркиз или маркиза.

— Ах! — отвечал старший с легким оттенком иронии. — Мы только что начинаем компанию и уже успели потерять одного из самых надежных наших бойцов. Этот человек, которого ты видишь распростертым на земле, — наш храбрый рубака, неустрашимый капитан Паламэд.

— И правда…

— Черт с ним, с этим негодяем! Этот испанец оказался просто-напросто жалким хвастуном. Так вот какой прекрасный результат дало его бахвальство!

— Тут нашла коса на камень, — сентенциозно заметил слуга всадников.

— Совершенно справедливо! В особенности на этот раз. Ей Богу! Славные удары шпаги. Потомок Сида весь исколот. Посмотрите-ка на его раны, Камилла.

— Я узнаю и угадываю руку, нанесшую эти удары, — отвечала Камилла с жестом ненависти и гнева.