Джек откинулся на спинку стула, сидя за столом среди важных персон и мировых знаменитостей, и нарочно улыбнулся так, будто бы на свете не существовало ничего, что могло причинить ему беспокойство. «Да, ты был гильотинирован, Джейк», – подумал он. Этот образ ему понравился. Он отложил его до той поры, когда, да простит его Бог, начнет писать мемуары об открытии Дома моды в Париже.

«Проклятый греческий ублюдок», – пронеслось у него в голове, когда он наклонился, внимательно вслушиваясь в то, что шептала ему на ухо Мина Уртеган. Стоило ему отвернуться, и Нико Паллиадис увел у него из-под носа европейское отделение фирмы.

Его реакция была все та же, как и в прежние времена. Он обращал свое лицо навстречу враждебному миру, сохраняя знаменитое вежливое хладнокровие. Даже более того, нью-йоркские гости, когда он забирал их из апартаментов «Криллона» на арендованных за несколько тысяч долларов лимузинах, увидели Джека таким же обаятельным, спокойным и уверенным в себе, каким он всегда являлся в обществе. Если и был момент, когда маска безразличия сползла с его лица, так это в ту минуту, когда он вошел в фойе «Гранд опера» и ему волей-неволей пришлось миновать столик, где расположились его бывшие инвесторы Паллиадисы, ныне завладевшие контрольным пакетом парижского предприятия Джексона Сторма.

«Подавись ими», – сказал себе Джексон Сторм, улыбаясь в камеры ослепительной доброжелательной улыбкой. Единственное, о чем он сожалел, – это о том, что позволил Николасу Паллиадису добиться успеха с очаровательной куколкой Элис.

«Ну же, Джейк, наслаждайся жизнью, – подбодрил он себя, обводя взглядом роскошную обстановку „Опера“ и парижскую элиту, танцующую в маскарадных костюмах белых птиц, – наслаждайся жизнью, пока это возможно. Оставь все проблемы на завтра».

В тот момент, когда Джек уже подумывал извиниться перед своими гостями и подойти к соседнему столику, чтобы пригласить Кэтрин, старшую дочь принца Медивани, на танец, он и увидел ее. Высокую, гибкую, как тростинка, в очаровательном облегающем белом платье, вручную вышитом жемчугом. Она стояла с элегантным немолодым мужчиной на другом конце танцевального зала с бокалом шампанского в руке.

Их глаза встретились.

На ней была простая белая маска, расширявшаяся по обе стороны от ее глаз, приобретая форму легких птичьих крыльев. Она вся сверкала от длинных волнистых волос, ниспадавших на обнаженные плечи, до кончиков блестящих, украшенных бисером белых туфелек. Это была, как не без удивления осознал Джексон Сторм, женщина из его сновидений. Невозможно. Он не верил в подобные чудеса. И тем не менее это было правдой.

Она улыбалась ему.

Впервые за много лет, вероятно, еще с того времени, когда он был неуклюжим юнцом, Джексон Сторм ощутил полную неуверенность в себе. Куда делись его смелость и решительность? Поддавшись порыву, он глупо ухмыльнулся и чуть ли не с мольбой указал на себя. Кто, я? Вы имеете в виду меня?

Боже, она утвердительно кивнула!

Он почувствовал себя полнейшим идиотом. Мальчишкой. Но он знал, чего хочет. Всего несколько секунд потребовалось ему, чтобы выбраться из-за поставленных вплотную друг к другу столиков для почетных гостей и броситься к ней. Сердце его стучало, как механический молот. Он многие годы не делал ничего столь романтически легкомысленного. Гнался за женщиной по танцевальному залу, как двадцатилетний пылкий повеса! Он поражался самому себе, находясь в состоянии полной эйфории.

Его продвижению помешал внезапно погасший свет, что было сигналом к началу шоу костюмов Жиля Васса. А впереди чудесная сверкающая фигурка проплыла мимо охранников и направилась к главным дверям «Опера», выходящим на улицу.

Она собиралась покинуть бал! В темноте замаячила фигура Питера Фрэнка, пытавшегося перехватить его.