Прошло почти десять лет, но как все в нем еще живо… Время ничего не стерло, только сгладило углы, чтобы сделать настоящее более терпимым. Ни одну из дыр, образовавшихся после смерти близких, невозможно заполнить, мы можем только жить без них и надеяться на то, что когда-нибудь эти дырки затянутся. Шарко любил Люси, как никого на свете, но он любил ее еще и потому, что рядом не было Сюзанны.

Дорога, дорога, дорога… Национальная, потом местные… Никто в такую погоду никуда добровольно не поедет, а уж в этот час… Городок спал. Сугробы по обочинам в свете фар придвигались все ближе, потому что дороги становились все ýже… Вскоре стали видны и первые деревья Бревьяндского леса. Голые обледеневшие дубы и ясени, словно из стекла. Шарко ни разу не возвращался в эти про́клятые места, но отлично помнил дорогу: в памяти часто сохраняется самое худшее.

Здесь был странный свет. Ледяная ночь, снег, луна… какие-то внезапные изгибы и округлости, возникавшие в серебристо-серых отражениях… Минуты, в течение которых машину болтало на разъезженной дороге, показались ему бесконечными. В конце концов, после километра или двух, Шарко понял, что дальше пути нет, и вышел из машины. Как в тот раз.

Я приближаюсь к большим болотам с оружием наготове. Хижина построена на островке, среди деревьев и высоких папоротников. Сквозь щели в закрытых ставнях сочится свет. Он падает на причаленную с той стороны водоема лодку. Красный Ангел там, внутри, и Сюзанна с ним. Взаперти. У меня нет выбора. Мне нужно перебраться туда вплавь — по ледяной стоячей воде, покрытой ряской, между листьями кувшинок, мертвыми ветками, щепками…

Франк несколько раз оскальзывался, спотыкаясь о скрытые под затвердевшим снегом корни, несколько раз падал, угодив ногой в яму. Его старенький фонарь — сколько ему? должно быть, лет уже пятнадцать, не меньше? — высвечивал со всех сторон ряды одинаковых, как близнецы, стволов. Какого черта он делает здесь поздней ночью, на дороге, которой даже и различить не в состоянии? Это чистое безумие. А если он ошибся, если поехал не туда? Где, черт побери, эти гнусные болота? Где хижина серийного убийцы, которого он уложил так хладнокровно, ни секунды не поколебавшись? Прошло десять лет, домишко, должно быть, разорили, может, даже и разрушили. А вдруг от нее, от этой лачуги, попросту больше ничего не осталось?

Ноги замерзли, от холода было трудно дышать, ему чудилось, что с каждым вдохом его легкие все больше леденеют изнутри. Лес явно его не хотел.

Никаких следов, кроме своих собственных, он на снегу не видел. Никто не приходил сюда с тех пор, как выпал снег. Он сжал руками колени, несколько секунд передохнул. Деревья потрескивали, комья снега срывались с ветвей и падали на землю, как мертвые голубки. Никакого зверья, время словно остановилось. Он всерьез задумался о том, чтобы повернуть обратно, и тут, как ему показалось, заметил впереди контуры какого-то строения. Кровь прилила к сердцу, и Шарко вдруг стало жарко. Он побежал пошатываясь, задевая перчатками снег.

Да, хижина стояла на своем месте, посреди черного острова. Больше не раздумывая, он поспешил к лодке, которая будто ожидала его у берега. Лодка выглядела новенькой, и даже весла в уключинах имелись. Ему показалось, что он угодил в ловушку, но он не смог заставить себя повернуть назад. Он отвязал лодку от дерева, смел снег со средней банки и сел.

«Душа — это навсегда. Она ждет тебя там». Теперь эта часть послания стала совершенно ясна. Душа Сюзанны родилась в Плёбьяне, и пусть физически его жена умерла не среди этих болот, дух ее был сломлен здесь — здесь угасло ее создание, раздираемое безумием и садизмом дьявола.

Вхожу, весь мокрый и промерзший до костей, в хижину и вот тут-то ощущаю настоящий ужас.