За нашими спинами раздался шум. Мы почти одновременно повернулись, но только на несколько секунд, будто боялись, что человек, назвавшийся Филиным, пока мы на него не смотрим, сделает что-нибудь нехорошее. С противоположной стороны в вагон зашли еще два незнакомца, оба с автоматами и с большим металлическим ящиком, напоминающим снарядный. Один был в форме сержанта милиции, высокий, худой, бледный до синевы, с зачесанными наверх волосами, обнажающими лоб, покрытый красноватой сыпью; грязный, в известковой пыли стального цвета китель на его худых плечах висел нелепо и криво; под расстегнутым воротом рубашки виднелась дешевая металлическая цепочка, на которой раскачивался странный кулон: истерзанный плетьми Иисус пытался взобраться по цепочке вверх, а к его спине был привязан большой крест.

Второй мужчина, лет тридцати трех, был одет так, как одеваются неприхотливые семейные мужчины с финансовыми проблемами: в серого цвета брюки, подпоясанные черным ремешком из кожзаменителя, полосатую нейлоновую рубашку, вышедшую из моды лет двадцать назад, и сандалии, надетые на выцветшие носки. Лицо его было маловыразительным, спрятанным под густой ухоженной бородкой и усами, какие отличают человека умственного труда, причем увлеченного своим делом до самозабвения.

– Работаем! – сказал им Филин и легко подтолкнул Регину лицом к окну. Она, как марионетка, уже не двигалась сама, не делала ни одного движения по своей воле. Руки ее висели вдоль тела, как длинные косы.

– Одной рукой держись здесь, – сказал он, взял ее слабую кисть и опустил ее на правый край поручня. – А другой – здесь.

Я таращил глаза, глядя на мужчину, на его ухоженное лицо, потемневшее от сильного солнца, на выразительные глаза с цепким взглядом, на крепкие руки, с чистыми, коротко постриженными ногтями, и все более отчетливо понимал, что он все делает не так. Он не говорил ничего особенного, его слова плыли в нормальной интонации, и сам он как будто не делал ничего страшного и выходящего из ряда вон, и все же меня начинало воротить от него, как от омерзительного и очень опасного чудовища.

Двое незнакомцев, которым Филин приказал работать, открыли первое купе и затащили туда ящик. Через минуту они принесли еще один. Они торопились, но были спокойны, словно выполняли привычную работу. Они ни разу не взглянули на нас, мы их вообще не интересовали. Если бы они не были вооружены, я принял бы их за «челноков», которые большую часть своего времени проводят в поездах среди сумок и коробок с товаром.

– Документы, пожалуйста, – повторил Филин.

Сержант и бородатый пошли по коридору, сдвигая все двери подряд и заглядывая в каждое купе. Они прошли мимо нас, не задев ни плечами, ни прикладами автоматов. В дверях купе, в котором спали негр и Леся, они задержались.

– Подъем! – сказал сержант.

Я думал, что первым выйдет из оцепенения Влад и, медленно раскручиваясь, как пластинка на старом граммофоне, начнет говорить недоброжелательные слова, плавно переходящие в откровенные ругательства, но ошибся.

– Сначала я бы хотела взглянуть на ваши документы, – неожиданно сказала Мила. – Если вы действительно майор Филин, то предъявите, пожалуйста, удостоверение личности.

Филин оставил распятую у окна Регину и повернулся к Миле. С его красивого лица вдруг исчезло все, что делало его живым, и оно стало напоминать протокольную фотографию на паспорт.

– Я вас очень прошу, – произнес он тем низким полушепотом, каким в мексиканских телесериалах мужчины признаются женщинам в любви, – делайте то, что я вам говорю. Надо, чтобы вы делали все быстро. Не заставляйте меня применять силу. Здесь все в моей власти.

Я не представлял себе тона, которым можно было бы произнести эти слова более убедительно. Филин не угрожал, не кричал и не давил на психику.