Практически все, кто был знаком с Исмаиловым, включая и имама Арханова, считали его законченным фанатиком, свихнувшимся на почве ваххабизма. Друзей и родственников у Лечи не было. Он всегда был сам по себе, потому что ненавидел всех вокруг, только некоторых терпел, а некоторых — нет, и они переставали жить. Арханова он тоже ненавидел, но пока терпел.

— Нет, не слыхал. Кто это? — Исмаилов вставил в рот сигарету и щёлкнул зажигалкой.

Али недовольно поморщился. Грузный чеченец пятидесяти трёх лет, с тяжёлыми набухшими веками и не в меру широкой челюстью не переваривал табачного дыма и запрещал любому курить в его присутствии. Любому, но не Лечи Исмаилову. Арханов самому себе не мог признаться в том, что в глубине души побаивается этого безжалостного человека.

— Это один из руководителей нашего движения.

— Я никогда не видел его. Я никогда не слышал его речей. Я не знаю, чем он помог нашей борьбе. Какой он руководитель? И зачем мне его знать?

— Салим живёт в Иордании, или в Катаре, или в Саудовской Аравии. Он всё время переезжает, поэтому никто точно не знает, где он живёт. Его мало кто видел, и ещё меньше тех, кто после этого остался в живых. Но те деньги, которые ты получаешь от меня, поступают от Салима…

Лечи холодно усмехнулся.

— Откупиться деньгами легче, чем самому участвовать в борьбе. Как это делаю я и мои люди. И ты, — после короткой заминки добавил он.

— Так вот, Салим скоро прибудет к нам. Он будет руководить одной чрезвычайно важной операцией. Пожалуй, самой важной для нашего дела.

Полевой командир усмехнулся ещё раз. Представления о важности разные у штабных крыс и у человека, за спиной которого отряд готовых на всё головорезов.

— Что же даст эта важная операция? — с едва заметной издёвкой спросил он.

Имам Арханов торжественно поднял руку, будто собирался клясться на Коране.

— Атомную бомбу!

— Что?! — Исмаилов поперхнулся дымом. Для столь сдержанного воина, как он, это был признак особого волнения.

— Атомную бомбу, Лечи! — повторил Али Арханов. — Ты представляешь, что это значит для нашей борьбы?

Полевой командир поискал взглядом пепельницу, не нашёл и затушил сигарету о ребристую подошву американского армейского ботинка. Потом снова осмотрелся, прикидывая, куда выкинуть окурок. Подвал не выглядел как подвал — хорошая мебель, полки со священными книгами, ковры… Имам напряжённо наблюдал за бесплодными поисками Лечи. Бросить окурок на пол — значит серьёзно оскорбить хозяина. Убедившись в том, что подходящего места нет, гость сунул окурок в один из многочисленных карманов своего камуфляжа. Али Арханов расслабился.

— Что это значит? — вопросом на вопрос ответил Исмаилов. — Может, много значит. А может — ничего. Ни я, ни мои люди не сможем её использовать.

— У нас найдутся специалисты, — кивнул имам. — Думаю, что Салим знает, как с ней обращаться. Надо только захватить её. И это мы хотим поручить тебе и твоему отряду.

— Где эта бомба?

Полевой командир не мигая взирал на имама. Это был гипнотический, нечеловеческий взгляд. Арханов никогда не видел, чтобы глаза Лечи моргали. И сейчас тяжёлые веки с густыми чёрными ресницами оставались неподвижными. Это было противоестественно и внушало страх.

— Она в поезде. Бомбу возит особый поезд, про него известно очень мало. Он никогда не стоит на месте. Постоянно гоняет по всей России. Тебе придётся отследить его. Как считаешь, это возможно?

— В жизни нет ничего невозможного, Али, — обращаясь к имаму как к равному, степенно произнёс полевой командир. — Только зачем нам гоняться за поездом по всей России? Надо действовать поблизости от нашей границы, это раз! Найти железнодорожника из наших братьев по вере, это два.