Гарри Трумэн охотно верил своим экспертам, и ему, очевидно, было приятно сознавать, что в его руках находится оружие сокрушительной мощи, одна угроза применения которого способно менять мир по американским лекалам. Он полагал, что абсолютное оружие дает и абсолютную власть, благо можно было не бояться возмездия. История сохранила детали встречи Роберта Оппенгеймера и Гарри Трумэна, на которой американский президент спросил у физика: «Когда русские сумеют создать свою собственную бомбу?» Оппенгеймер, подумав, ответил: «Я не знаю». Тогда сам Трумэн ответил за него: «А я знаю. Никогда!»

Поэтому нет ничего удивительного, что в высших военно-политических кругах США возобладало решение до последней возможности не допускать нарушения атомной монополии. Развернувшаяся после Хиросимы и Нагасаки жаркая дискуссия о судьбах человечества в ядерный век и неделимости мира не поколебала сторонников «сдерживания» Советского Союза путем атомного шантажа. Высказывания Гарри Трумэна о «приведении в чувство» России посредством «сильных слов» и зуботычин «железным кулаком»; государственного секретаря Джеймса Бирнса о том, что США не оставят без последствий попытки Москвы продвигать границы своего влияния в Европе и Азии; ведущего политического стратега Джона Даллеса о недопустимости для США добровольно расписываться в «слабоумии», передавая атомные секреты СССР; и, наконец, знаменитая фултоновская речь Уинстона Черчилля 5 марта 1946 года, в которой обосновывалась необходимость сохранения абсолютного превосходства в новейших вооружениях как средства сдерживания коммунизма, – выразили политико-философскую доктрину верховенства западной (точнее – англосаксонской) цивилизации в послевоенном мире. Именно так понимали ситуацию в Вашингтоне, не слишком, впрочем, уповая на помощь английского союзника. И уже в марте 1946 года Гарри Трумэн позволил себе в беседе с советским послом пригрозить сбросить на Советский Союз атомную бомбу в случае отказа Москвы вывести свои войска из Ирана.

Сакрализация атомного оружия подкреплялась формированием образа врага, воинственного, но в сущности немощного. «Вешать всех собак» на русских, писал знаменитый прозаик Джон Стейнбек, стало самым обычным делом. Тревоги и сомнения обывателя гасились в приподнято-оптимистичном потоке славословий бомбе: американский научно-технический гений и индустриальная мощь сделали возможным то, что еще вчера казалось невероятным – развеяли надежды Советского Союза встать вровень с «лидером свободного мира».

Соображения общего характера превращались на уровне военного планирования в конкретные цели на карте будущего театра военных действий. Вашингтонские стратеги начали размышлять о способах применения атомных бомб в войне против СССР. Самый первый список целей атомного нападения был подготовлен 3 ноября 1945 года: он был результатом широкого изучения Советского Союза Объединенным разведывательным штабом при Объединенном комитете начальников штабов. К июню 1946 года был составлен промежуточный план с кодовым наименованием «Пинчер», в котором бомба рассматривалась как «явное преимущество» в военно-воздушном нападении на Советский Союз. Этот план не был утвержден и не был принят для подготовки, но он указывал направление стратегической мысли.

Летом 1947 года, после подробного анализа очередных испытаний на атолле Бикини, Объединенный комитет заключил, что атомные бомбы способны «свести на нет все военные усилия любого государства и разрушить его социальные и экономические структуры», и рекомендовал правительству США иметь «наиболее, по возможности, эффективные ударные силы, вооруженные атомной бомбой». В то время, когда проводились эти оценки, американские запасы атомных бомб были еще малы: на 30 июня 1946 года в арсенале находилось 9 атомных бомб; годом позже – 13, а в 1948 году – 56.