Река была спокойная, спокойная, непохожая на себя, словно невидимый джинн пригладил её воды рукой и остановил бурливое течение. Ни морщинки, ни одной складочки на водном зеркале. Вода - ярко-синего цвета. Это утреннее, ещё не поблекшее от солнца, небо отражалось в реке.

На другом берегу розовели от восходящего солнца катера, дома, обведённые чётко, как чёрной тушью. На розовом фоне золотыми звёздочками сверкали не погасшие фонари.

Сонное царство отражалось в воде. Казалось, кто-то взял да разрезал и катера, и дома, и прибрежные тополя на две половинки, как арбуз, и расположил их по обе стороны береговой линии. Светлана сказала об этом Герцеву. Он хмыкнул удивленно.

- Ну и фантазёрка... Арбуз! Тоже - выдумала! - но, приглядевшись, подтвердил, что, и правда - похоже.

И тут солнце полыхнуло за их спиной красным, ветер спохватился вдруг, резво пробежался по кронам деревьев и водной глади, взбудоражил реку, и она тотчас проснулась, понеслась дальше. А ветер взлохматил волосы Светланы, но ласково, почти нежно погладил по щеке, и Светлана засмеялась:

- Но-но, хулиган!

И опять брели по улицам. Заглянули в полутёмный пока Комсомольский парк, где месяц назад прозвенел им последний прощальный звонок. Школа стояла рядом с парком, притихшая и грустная. Они постояли у будущего, пока ещё в лесах, памятника погибшим в последнюю войну. Сергей вспомнил, что у него в кармане затерялась пара сигнальных ракет, провернул дырочки в картонных боках ракетных гильз, сунул несколько спичек в отверстие - хоть и бросил курить, а спички все по привычке бренчали в кармане - пальнул прямо в голубеющее небо. Герцев сфорсил, пустил ракеты не с камня, а прямо с руки и опалил немного ладонь.

Светлана схватила его руку и начала приговаривать, как в детстве успокаивала её мать: «У сороки боли, у вороны боли, у волка боли, у лисицы боли, а у Серёженьки, хорошенького мальчика, заживи...»

Сергею было приятно касание лёгких пальцев, захотелось обнять и поцеловать Светлану, но взвизгнули неподалеку тормоза - на ракеты примчался ночной патруль, и нарушителям ночной тишины пришлось улепётывать от милиционеров.

Они миновали несколько кварталов. Светлана, задыхаясь, еле поспевала за Сергеем и отстала бы, если б он не сжимал крепко руку девушки и не тащил, как на буксире, за собой. Наконец, решили остановиться, потому что уже не было сил, от бешеного бега отчаянно колотились сердца, готовые ускакать от своих бесшабашных хозяев. Оба одновременно посмотрели друг на друга и расхохотались, Светлана осмотрелась и засмеялась еще звонче:

- Ох, Сережка! Ведь это же наша Лесная! А вон там, смотри, наш дом!

Они подошли к Светланиному дому, остановились под её окнами, Светлана подошла к берёзе, обняла белый ствол, погладила по коре:

- Это моя подружка - Белочка! Слышишь, она говорит нам: «Здравствуйте». Поздоровайся с ней, Серёжа, поздоровайся!

- Фантазерка! - усмехнулся снисходительно Сергей, однако поднял руку, ощутил прикосновение гибких веточек, и ему почудилось, что, и впрямь, берёза будто пожала ему руку.

Чудеса! Да и правда, уж не колдунья ли эта сероглазая?

- Этой берёзке столько же лет, как и мне! Ее мама посадила, когда я родилась. А вот Володькин клён, Алёшкин тополь, Людмилкина рябина... Это мама так решила, пусть, говорит, растут деревья. Нас, говорит, не будет, детей наших, а деревья будут расти и расти, словно мы все живём.

- А ведь, и правда - здорово. Нас не будет, а на земле кто-то вместо нас останется, - задумчиво произнес Сергей. - Молодец у тебя мать!

Он заглянул в острые Светкины глаза и признался:

- Света, я не через месяц уезжаю, а через три дня...

- Уже?

- Понимаешь, дядька у меня в Череповце живёт, писал, чтобы я пораньше приехал, огляделся.