И когда дребезжали ставни, он говорил себе, что причиной тому не ветер, а желание Хвостатого, Рогатого, Огнедышащего проникнуть в дом.
Но настойчивый стук продолжался, и Мацио догадался, что это не дьявол, случайно ткнувшийся к ним, прежде чем унестись с ветром на поиски более беспечной жертвы, а человек, застигнутый темнотой вне дома.
Мацио поднялся с кровати.
— Надо разобраться, что там такое, — пробормотал он.
Нащупал в темноте толстый халат, оттороченный мехом медведя, накинул его на плечи. Выйдя из комнаты, взял лук и забарабанил им по металлическому щиту, висящему на стене. Удары гулко разнеслись по затихшему дому.
— Поднимайтесь! — сердито крикнул Мацио. — У ворот путник, который хочет войти.
Первым на его зов появился дрожащий от страха Бастато.
— Я уверен, господин, что человеческая рука не может так громко стучать. Это дьявол, требующий впустить его.
— Ворота я открою сам, — Мацио оглядел сбившихся в кучку слуг. Лица их блестели от пота, волосы стояли дыбом. — Но вы все пойдёте со мной.
— Кто там? — спросил Мацио, подойдя к воротам.
— Это не дьявол, Мацио Роймарк, — в голосе, донёсшимся снаружи, не слышалось нетерпения, вызванного долгим ожиданием.
— А, это ты, отец Симон, — Мацио взялся за поперечный брус, поджимающий ворота. — Что привело тебя к нашей двери в такой поздний час? Что-нибудь случилось?
— Всегда что-то да случается, сын мой. Но в данном случае меня привели сюда чисто эгоистические мотивы.
Ворота распахнулись и полуночный гость быстренько прошмыгнул во двор, свидетельствуя тем самым, что мечтает, поужинав, провести остаток ночи в более комфортабельных условиях. Факел, который Мацио взял, проходя через обеденный зал, не мог разогнать кромешную тьму (небо заволокли тяжёлые облака). Лицо гостя пряталось в темноте, из которой свет выхватывал лишь очертания его широкой сутаны. Росточка он был небольшого, опирался на посох, на плече висела бутылка с водой.
— Я добирался до вас пешком, — пояснил священник. — Подумал, что так будет безопаснее.
Мацио провёл его в дом. Слуги уже рассыпались по своим клетушкам, дабы не урывать от сна лишнюю минуту. Бастато споро закрыл ворота и заложил их брусом. Его торопил страх перед дьяволом, владыкой ночи.
— Ты здесь из-за Стеклия, — предположил Мацио, когда он и его гость уселись в уголке обеденного зала, где их не могли подслушать.
Священник кивнул.
— Да, из-за него. Он полагает, что сможет вновь завоевать расположение Аттилы, искоренив христианство в здешних краях.
— До нас доходили такие слухи. Он хоть представляет себе, сколь христиан живёт на плоскогорье? Ты славно потрудился, отец Симон, неся людям слово Христово.
— Едва ли у него есть полный список. Но полной уверенности у нас нет. Вот я и пришёл, чтобы предупредить вас. Возможно, первый удар обрушится на тебя и твоих домочадцев, — священник тяжело вздохнул. — Стеклий просил передать, что я должен убраться отсюда или пенять мне придётся только на себя. Так вот, дорогой мой друг, я не собираюсь покидать плоскогорье, народ которого полюбил всей душей. Я получал такие приказы и раньше, но не подчинялся им. На этот раз я должен на какое-то время уйти от мира.
— Я рад, что ты счёл возможным придти в мой дом, отец Симон, — заверил его Мацио. — Оставайся здесь и мы вместе посмеёмся над Стеклием, этим уродливейшим из карликов, тупоголовым гунном.
— В своём послании достопочтенный Стеклий намекал на то, что мне следовало бы отправиться в родные края и перестать будоражить подданных великого Аттилы. |