Торопливые легкие шаги за дверью – и Ник Кинтана влетел в комнату. Был он весь тонкий и легкий, в светлом костюме, противосолнечных очках, шляпа болталась за спиной, морда была свежая и загорелая, и почти без следов того ожога, только перчатки на руках – даже не столько потому, что не следует оставлять где попало отпечатки, сколько потому, что Ник терпеть не мог свои обезображенные руки. Они обнялись – от Ника пахло отличной парфюмерией, от Ларри, как обычно, – «мужским одеколоном «Полундра» с запахом крепкого матросского пота, табака и селедки», – так они шутили тогда, когда было время шутить. И когда было настроение шутить – сейчас такого настроения не было, и объятия эти были чисто церемониальным актом, данью старой – бывшей – дружбе, по которой прошла в позапрошлом году трещина – когда Ларри отказался помогать Нику в очередной его затее, а Ник вдруг стал давить на него совершенно непорядочным способом. Тогда Ларри сказал: «Последний раз», – и два года Кинтана о себе не напоминал, лишь стороной доходила о нем кой-какая информация.

    – Ах, черт! – сказал Ник. – Немного же от тебя осталось!

    – Плохо выгляжу? – усмехнулся Ларри.

    – Не то слово, – сказал Ник. – Ты что, на диете?

    – Именно, – сказал Ларри. – Это ты хорошо сказал: на диете. Ты молодец, Ник. Ты умеешь хорошо сказать.

    – Что-нибудь случилось? – нахмурился Ник.

    – Что со мной может случиться? – засмеялся Ларри. – Просто двести выступлений меньше чем за полгода. От меня осталась лишь хорошо продубленная шкура да немного костей и сухожилий.

    – Двести? – не поверил Ник. – Ты сказал: двести?

    – Двести, двести. Точнее, сто девяносто восемь. Завтра последнее.

    – Понятно. Жаль.

    – Чего именно?

    – Что от тебя осталась кожа да кости.

    – Хотел что-нибудь предложить?

    – Это вода? – Ник показал на бутылку.

    – Вода, – сказал Ларри.

    Ник налил себе полный стакан и жадно выпил, потом налил еще один и тоже выпил, но медленнее, по глотку.

    – Здорово, – сказал он. – Что это у тебя за парень – там, внизу?

    – Козак? Так, просто хороший парень.

    – А это у него откуда? – Ник провел пальцем по щеке.

    – Шрам? С войны.

    – Солдат, значит?

    – Солдат.

    – Понятно… А где этот твой грек?

    – Он знает, что я не слишком его люблю. Иногда неделями на глаза не попадается.

    – Ты хорошо устроился… – проворчал Ник. – Сколько у тебя выйдет чистыми за все это?

    – Гроши. Двадцать восемь тысяч.

    – Ну и купил он тебя… да. Не отказался бы тогда – имел бы сейчас минимум полмиллиона.

    – Плюс нелегальное положение.

    – Ерунда. Пока оккупация, никакого нелегального – такая неразбериха во всех этих делах, если бы кто знал… Слушай, а ведь на будущий год собираются проводить выборы.