Масако хотела лишь вздремнуть час-другой, но, едва открыв глаза, сразу почувствовала влажный и прохладный вечерний воздух, проникающий в спальню через открытое окно. Взглянув на часы — они так и остались на руке, — она увидела, что проспала до начала девятого. Несмотря на вечернюю прохладу, футболка промокла от пота. Ей что-то снилось, что-то плохое, но что именно, Масако не помнила. Открылась и закрылась передняя дверь. Наверное, Йосики или Нобуки, подумала Масако и вспомнила, что легла, не приготовив обед.

Она медленно направилась в гостиную.

Сын сидел за столом и что-то ел. Видимо, придя домой и не обнаружив ничего съедобного, он сходил в ближайший магазин и купил что-то готовое. Масако подошла к столу. Нобуки ничего не сказал, хотя лицо его немного напряглось. Не исключено, он уже почувствовал, что в доме что-то изменилось. Так или иначе, ему определенно было не по себе, что подтверждал и взгляд, направленный в некую точку за спиной матери. Наблюдая за ним, Масако подумала, что он всегда был чувствительным, восприимчивым мальчиком.

— Мне что-нибудь принес? — спросила она.

Теперь, когда к нему обратились напрямую, Нобуки опустил голову, делая вид, что занят едой. Со стороны могло показаться, что он скрывает или оберегает что-то. Но что? Сама Масако уже давно отказалась от всего, что нуждается в защите.

— Вкусно? — спросила она.

По-прежнему избегая ответа, сын положил палочки и потупился. Масако подняла пластмассовую крышку и прочитала дату выпуска продукта и название фирмы-производителя: «Миёси фудс», фабрика Мигаси-Ямато, упаковано в 15.00». Может быть, совпадение, а может, Нобуки сделал это умышленно, но на столе лежала коробка из-под «Завтрака для чемпионов», выпущенного на ее фабрике в три часа пополудни. Вид пиши вызвал неприятные ассоциации, и Масако отвернулась, скользнув взглядом по аккуратно убранной гостиной. Она подумала о том, чем занималась в этом доме совсем недавно вместе с Йоси, и случившееся показалось совершенно нереальным. Нобуки подобрал палочки и продолжил прерванное занятие.

Сев напротив, Масако еще некоторое время смотрела на своего немого сына. Почему-то вспомнилась Кунико и то, что она в какой-то момент почувствовала к ней: необъяснимую злость и непреодолимое желание избавиться от любых пустых, ничего не значащих, бессмысленных и таких переменчивых человеческих отношений. А сейчас перед ней сидел человек, изменить отношения с которым было невозможно, и, понимая это, Масако чувствовала свое полное бессилие.

Поднявшись из-за стола, она прошла в темную ванную, включила свет и еще раз внимательно осмотрела плитки, которые так тщательно оттирала несколькими часами ранее. Они успели высохнуть и выглядели почти невероятно, абсурдно чистыми. Масако открыла краны и, поглядывая на медленно повышающийся уровень воды, неспешно разделась. Она вспомнила, как отчаянно хотела прошлой ночью встать под душ и смыть с себя все следы Кадзуо Миямори. После того ей пришлось стоять по лодыжки в крови Кэндзи и вычищать из-под ногтей кусочки человеческой плоти, но все равно прикосновения Миямори оставили больше грязи, и именно от них ей хотелось избавиться. Стоя под душем, Масако вспомнила слова Йоси о том, что мертвые не отличаются от живых, и согласно кивнула. Как ни отвратителен мертвец, он не может двигаться, не может шевелиться. А живой Миямори все еще мог попытаться схватить ее и поэтому в глазах Масако был хуже мертвого Кэндзи.

Масако вышла из дома на два часа раньше обычного времени. Мешки с частями тела и головой Кэндзи лежали в багажнике. Перед уходом она с облегчением отметила, что Йосики еще не вернулся. Муж — не сын, и если отношения со вторым изменить невозможно, то брак при желании всегда можно расторгнуть. Встреча с супругом только оживила бы чувства, которые она уже испытала к Кунико.

Отъехав от дома, Масако свернула на шоссе Син-Оуме в сторону города.