Донна Клара встала, дрожа, и приблизилась к флибустьеру. Наступило минутное молчание. Монбар, склонив голову на грудь, казался погружен в горькие мысли. Наконец он поднял голову, провел рукой по лбу, как бы желая прогнать последние тучи, затемнявшие его рассудок, и обратился к донне Кларе тихим голосом:

— Сеньора, вы желали меня видеть, чтобы напомнить время, навсегда прошедшее, и вверить мне тайну. Я не имею права знать эту тайну; граф де Бармон умер, умер для всех, особенно для вас, так как вы не постыдились отречься от него и, связанная с ним узами законного брака и еще более законными узами законной любви, вы малодушно позволили отдать себя другому. Это преступление, сеньора, которого никакое раскаяние не может загладить ни в настоящем, ни в прошедшем.

— Сжальтесь над моими мучениями, над моими страданиями! — вскричала несчастная женщина, разбитая этим проклятием, падая на колени и заливаясь слезами.

— Что вы делаете, графиня? — вскричал граф Безар. — Встаньте!

— Молчите! — резко сказал Монбар. — Оставьте эту преступницу изнемогать под тяжестью ее раскаяния; вы были ее палачом и менее всякого другого имеете право защищать ее.

Дон Санчо бросился к сестре и, оттолкнув графа, приподнял ее. Монбар продолжал:

— Я прибавлю только одно слово, сеньора: у графа де Бармона был ребенок; в тот день, когда он придет просить у меня прощения за свою мать, я прощу ее… может быть, — прибавил он нетвердым голосом.

— О! — вскричала молодая женщина, с лихорадочной энергией схватив руку флибустьера, которой он не имел мужества отнять. — О! Вы велики и благородны; это обещание возвращает мне надежду и мужество… Мое дитя! Клянусь вам, я найду его.

— Довольно, — произнес Монбар с плохо сдерживаемым волнением, — этот разговор и без того уже слишком затянулся. Ваш брат любит вас и сумеет вас защитить. Я сожалею, что не вижу здесь еще одного человека, — он подал бы вам совет и поддержал вас в вашем состоянии.

— О ком вы говорите? — спросил дон Санчо.

— О духовнике сеньоры.

Молодой человек отвернулся и ничего не ответил.

— Посмотрите, брат, — сказал тогда Польтэ, — вот он, полумертвый; взгляните на его обгоревшие руки.

— О! — воскликнул Монбар. — Какое чудовище осмелилось…

— Вот кто! — продолжал буканьер, ударив по плечу графа Безара, онемевшего от испуга, потому что только в эту минуту он заметил свою жертву.

Пламя сверкнуло в глазах Монбара.

— Злодей! — вскричал он. — Пытать беззащитного человека! О, испанцы! Порода ехидн, какими страшными муками могу я вас истерзать?

Все присутствующие задрожали от ужаса при этом взрыве гнева, столь долго сдерживаемом, который наконец разрушил все преграды и вылился наружу с непреодолимой силой.

— Горе тебе, палач! — продолжал флибустьер зловещим голосом. — Ты мне напоминаешь, что я Монбар Губитель. Олоне, разведи огонь в букане.

Неописуемый ужас завладел всеми присутствующими при этом приказании, которое явно говорило, на какую ужасную муку был осужден граф; сам дон Стенио, несмотря на свою неукротимую гордость, почувствовал холод в сердце. Но в эту минуту монах, который до сих пор лежал неподвижно, по-видимому нечувствительный ко всему происходящему, с трудом встал и, опираясь на руки донны Клару и ее брата, шатаясь подошел и стал на колени перед флибустьером.