Князь снова стал разсматривать бумажку.

— И точно, я сам теперь вижу, — сказал он, разсматривая бумажку на свет.

Он подошел к столу, раскрыл лежащей на нем портфейль и достал оттуда другую сторублевую бумажку. Сравнив ее с принесенною евреем, он сказал:

— Да, теперь я все вижу: моя—настоящая, а твоя— фальшивая: на моей не иже, а наш. Где ты ее взял?

— А здесь, ваша пресветлость, в замке.

— Как! у Зорича? — и по лицуПотемкина скользнул не-то свет не-то тень.

— Нет, ваша светлость, не у господина генерала Семена Гавриловича, а у его карлы… Если вашей светлости угодно, я вам через полчаса принесу несколько тысяч.

Потемкин быстро заходил по комнате.

— Кто же их делает? — спросил он, остановившись перед евреем.

— Если б бедный еврей знал кто, он бы сейчас доложил вашей пресветлости.

— Так кто же их пускает в обращение?

— А пускает их, ваша светлость, камердинер его сиятельства, графа Зановича, и карлы его превосходительства, генерала Зорича.

Потемкин опять заходил по комнате. Еврей не спускал глаз с его мужественной фигуры.

— Хорошо, посмотрим, — сказал как бы про себя князь.

Он подошел к столу, открыл стоявшую на нем шкатулку и вынул из нее горсть золота. Затем он сложил из него на столе несколько колонок.

— Возьми это. Тут ровно тысяча, — сказал он еврею, внимательно следившему за складыванием золотых колонок. — Променяй их на фальшивые ассигнации и завтра же привези их ко мне в Дубровну. Знаешь?

— Знаю, ваша пресветлость.

— Бери же.

К еврею снова воротилась робость. Он, словно бы крадучись, боязливо подошел к столу, нагнулся к золотым колонкам, точно хотел их понюхать или полизать, опытным глазом пересчитал червонцы, достал из кармана кожаную сумку и колонку за колонкой осторожно, без всякого звону, переложил золото в свою мошну.

— Ступай же. Завтра я жду тебя в Дубровне, — сказал Потемкин, когда еврей бережно положил мошну в карман. — Смотри же, никому ни слова!

— Слушаю, ваша пресветлость.

— Иди же.

Еврей хотел поцеловать край княжеского кафтана, но Потемкин быстро отошел.

— Не надо.

Еврей низко поклонился и подвинулся к двери, не оборачиваясь к ней лицом.

— Постой! Как тебя зовут?

— Берком Изаксоном, ваша пресветлость.

— Хорошо. Ступай.

Еврей беззвучно выскользнул за дверь, точно вор, и так же беззвучно притворил ее. Потемкин остался один. Открытие, сделанное евреем, поразило его.

Так вот откуда эти новые дворцы, эта царственная? роскошь! Со всего света стекаются сюда ласкатели и прихлебатели, да еще какие! Графы, князья, дети султанов… Графы Зановичи, друзья и приятели Казановы, Вольтера и Даламбера… А этот князь Изан-бей? Он султанов племянник, а живет на хлебах у Зорича, как и эти же Зановичи…

— Вот порадую матушку императрицу!.. Бывший ее; фаворит и мой совместник — фальшивый монетчик!.. Да полно, он ли? Надо это дело хорошенько расследовать… Уж не Зановичи ли это? Они теплые ребята: недаром, говорят, в Венеции за их жульничество публично, через палача, повешены были их портреты, когда они сами поторопились улизнуть из рук правосудия… То-то обрадую матушку императрицу… Хорош паренек!..

Потемкин нетерпеливо грыз ногти, что было признаком волнения.