— Бесполезно пытаться что-нибудь изменить, мы выполнили свой родственный и христианский долг, — сухо добавила Альбертина.

Стоя в маленькой гостиной тетушек, Леа с трудом сдерживала гнев.

Полное смятения письмо Альбертины — что было на нее весьма не похоже — заставило Леа первым же поездом отправиться в Париж. В доме на Университетской улице ее с видимым облегчением встретила Эстелла, закутанная в пестрые шали гувернантка и няня сестер де Монплейне. Она бесконечно повторяла, как будто бы хотела убедить саму себя:

— Вот, наконец и вы, мадемуазель Леа, наконец и вы…

— Что происходит, Эстелла? Где тетушки? Они больны?

— Мадемуазель Леа, если бы вы знали…

— Леа, вот, наконец и ты! — воскликнула Лиза, появляясь в меховом манто, накинутом поверх халата.

Немного погодя показалась и Альбертина, за которой следовал мужчина с докторским саквояжем. Она проводила его до двери и сказала:

— До свидания, доктор, до завтра.

Леа удивленно посмотрела на женщин:

— Скажите же, наконец, кто болен?

— Твоя сестра Франсуаза, — ответила Альбертина.

От такого известия Леа потеряла дар речи. Затем удивление сменилось гневом. Жесткость ее ответа заставила разрыдаться чувствительную Лизу.

— Леа, Леа, это ты? — послышался слабый голос за медленно открывающейся дверью.

В проеме показалась Франсуаза. Наброшенное на плечи покрывало не скрывало ее заметно округлившегося живота.

Альбертина обернулась:

— Что ты здесь делаешь? Доктор запретил тебе вставать.

Не слушая тетю, Франсуаза, протянув руки, направилась к сестре. Покрывало соскользнуло с плеч, открыв худобу ее тела и большой живот, округлость которого подчеркивала слишком тесная ночная сорочка.

Они бросились в объятия друг друга.

— Ах! Леа… Спасибо, что ты приехала.

Леа проводила ее в спальню, где было чуть теплее, чем в маленькой гостиной.

Оказавшись в постели, молодая женщина схватила руку сестры, поднесла ее к губам и прошептала:

— Ты приехала…

— Успокойся, дорогая, тебе может стать хуже, — сказала Альбертина, поправляя подушки.

— Нет, тетя, счастье не может причинить боли. Леа, расскажи мне все. Все, что произошло в Монтийяке.

Проговорив два часа, сестры все никак не могли наговориться.

Леа не хотелось расставаться с теплой и мягкой постелью, в которой она нежилась с тех пор, как проснулась. Мысль о том, что надо вставать и одеваться в этом холоде, была для нее невыносима. Ах! Остаться бы в этой теплой постели до конца зимы… до конца войны…

Она с удивлением вспомнила, какую радость испытала вчера вечером, вспоминая с Франсуазой счастливые дни их детства. За несколько минут они обрели согласие, которого раньше не знали. Сестры расстались, испытывая такое чувство, будто вновь нашли друг друга; однако они старательно избегали затрагивать занимающий обеих вопрос: рождение ребенка и будущее Франсуазы.

Раздался стук в дверь. Это была Эстелла. В руках она держала поднос с завтраком.

— Как?! Чай, настоящий сахар! — воскликнула Леа. — Как вам это удалось?

— Это первый раз за три месяца. В твою честь! Нам его принес друг мадам Мюльштейн… Он, кажется, писатель.

— Рафаэль Маль?..

— Да. Господин с очень дурными манерами. Как-то я видела его на террасе у «Де-Маго» с молодым немецким офицером. Он шептал тому что-то на ухо и обнимал за талию. Все с омерзением отворачивались от них.

Леа с трудом скрыла улыбку, которую старая служанка вряд ли поняла бы.