Как уже говорилось, в Северной Корее к декларации отнеслись с большим вниманием. На следующий день после ее появления, 1 ноября, текст «Октябрьской декларации» был опубликован на первой полосе «Нодон синмун» и с этого момента политики и пресса регулярно стали ссылаться на нее.

«Декларация» стала выражением некоторого раскаяния советского руководства. В первом параграфе признавались «серьезные ошибки», имевшие место в отношениях между братскими странами: «…Были ошибки и действия, нарушавшие принципы равенства в отношениях между социалистическими странами». Однако далее утверждалось, что Москва полностью осознала былые ошибки и полна решимости их исправить: «XX съезд КПСС подчеркнул необходимость учитывать специфику и исторический опыт стран, ступивших на путь строительства новой жизни». В «Декларации» содержалось торжественное обещание впредь не нарушать суверенитета других социалистических стран. Авторы декларации также обещали обсудить возможность отзыва советских военных и технических советников, чья излишняя активность часто раздражала «народные демократии», и даже намекали, что предметом обсуждения может стать сам факт советского военного присутствия в этих странах .

Главным образом «Декларация» предназначалась недовольным союзникам Советского Союза в Восточной Европе. Для руководителей КНДР ключевыми словами этого документа были: «Прочный фундамент уважения полного суверенитета каждой социалистической страны… заложенный XX съездом КПСС». Это было обещанием отказаться от вмешательства во внутренние дела других социалистических стран. Независимо от действительных намерений Советского Союза, северокорейские лидеры восприняли (или притворились, что восприняли) «Октябрьскую декларацию» как данную Москвой гарантию невмешательства в дела других социалистических стран. Ким Ир Сен и его приближенные могли питать немалые сомнения по поводу искренности Москвы, но «Октябрьская декларация» давала им квазизаконную защиту, являясь неким официальным документом, на который можно было при необходимости ссылаться. Видимо, именно поэтому эта «Декларация» так широко упоминалась в печати.

Могли быть и другие причины того, что СССР остался в стороне, когда Ким Ир Сен снова начал репрессивную кампанию против оппозиции и вернулся к своей прежней политике. В частности, обозначившиеся расхождения с Китаем могли в немалой степени охладить стремление Советского Союза защищать людей, которые по большей части (и вполне обоснованно) воспринимались как агенты китайского влияния. Как мы помним, в 19561958 гг. жертвами гонений становились в основном лидеры яньаньской фракции, а их падение означало снижение китайского влияния в Пхеньяне. В новых условиях такой поворот событий едва ли волновал Москву. В то же время готовность СССР принимать перебежчиков из Северной Кореи и предоставлять им политическое убежище была среди прочего и явным предупреждением для Пхеньяна.

К ужесточению мер против оппозиции объективно толкали и события в Китае, где вспышка либерализма оказалась очень непродолжительной. В июне 1957 г. либерализм «движения ста цветов» внезапно сменился репрессивной «кампанией по борьбе с правыми» . В ходе этой кампании различным видам публичного «порицания», ссылкам и арестам подверглись многие представители интеллигенции и другие инакомыслящие, в том числе и из среды тех партийных кадров, которые несколькими годами ранее слишком уж увлеклись либеральными идеями реформаторов. После короткого периода колебаний маоистский Китай взял курс на отказ от десталинизации и установление неограниченной личной диктатуры «Великого кормчего» – процесс, который вскоре привел к кровавому хаосу «культурной революции». Ким Ир Сен, свободно владевший китайским языком и регулярно читавший китайскую прессу, очень внимательно следил за событиями по ту сторону реки Ялуцзян и едва ли мог не заметить перемены в китайской официальной позиции.