|
С этого момента чистки, направленные против действительных или потенциальных сторонников оппозиции получили официальное одобрение и безусловную поддержку высших властей. Ким Чхан ман убеждал в своей речи на пленуме: «Это было проявление великодержавного шовинизма со стороны большой нации к малой. У нас были и есть люди, продолжал Ким Чан Ман, – любители прилета самолетов, имея в виду приезд товарищей Микояна и Пын Дэ хуая в сентябре прошлого года. Мы этих людей знаем, пусть они выступят здесь на пленуме. Они не ориентируются на свою партию, а слепо верят другим. Напрасно они ждут прилета самолетов, больше их не будет» . Фразу Ким Чхан мана про самолеты – действительно хлесткую – запомнили многие участники. Такой подход полностью противоречил прежней доктрине, которая уделяла особое внимание интернационализму и подчеркивала особую роль «братских стран». Эта речь также свидетельствовала о грядущих переменах в политике Северной Кореи. Замечание Ким Чхан мана было умелым риторическим приемом, хотя в нем могла содержаться и фактическая неточность, ведь, как мы помним, В. В. Ковыженко сообщил, что Микоян и Пэн Дэ хуай в сентябре 1956 г. приехали в северокорейскую столицу на поезде. Тем не менее Ким Чхан ман оказался прав относительно «самолетов» с закордонными визитерами. Времена менялись, и Ким Ир Сен быстро становился неоспоримым хозяином ситуации в Северной Корее.
Декабрьский пленум стал сигналом к новой волне репрессий. Одновременно произошло дальнейшее усиление контроля государства над обществом. В конце 1950 х гг. уже упоминавшееся массовое перемещение «ненадежных элементов» достигло своего пика. Десятки тысяч людей, главное или даже единственное преступление которых состояло в том, что их дед был землевладельцем, или в том, что у них имелись близкие родственники на Юге, в насильственном порядке переселялись из городов в сельскую местность. Вдобавок репрессии пошли вглубь, затрагивая уж не только пхеньянскую верхушку, но и более глубокие слои корейского общества: жертвами репрессий становилось все большее количество низовых кадровых работников и рядовых членов партии, а также совершенно аполитичных беспартийных. После декабрьского пленума значительно изменилось и описание «августовского инцидента» в официальной прессе. Заговорщики изображались теперь не только как раскольники, но и как предатели, планировавшие вооруженный мятеж и силовой захват власти. 11 апреля 1958 г. Ким Ён чжу, младший брат Ким Ир Сена, который к тому времени уже был высокопоставленным работником в аппарате ЦК ТПК, рассказывал советскому дипломату о том, какие новые обвинения были выдвинуты в адрес заговорщиков. Теперь полагалось считать, что оппозиционеры тайно готовили в КНДР восстание и вообще собирались «спровоцировать в КНДР события наподобие венгерских». В то же время брат Вождя счел необходимым специально подчеркнуть, что «шпионами» и «лисынмановскими агентами» августовских фракционеров на тот момент считать все таки не полагалось. Быть может, Ким Ир Сен опасался, что подобные обвинения в шпионаже вызовут сильное неудовольствие у СССР и Китая, чьи тесные связи с оппозицией были столь очевидны? Здесь имеет смысл привести пространную цитату из инвектив Ким Ён чжу: «В отличие от других фракционеров в ТПК группа Цой Чан Ика являлась ревизионистской и преследовала цели: после захвата власти прийти к соглашению с Ли Сын Маном на основе объявления Кореи "нейтральным" государством и отрыва КНДР от лагеря социалистических стран. Члены антипартийной группы Цой Чан Ика отрицали необходимость руководящей роли ТПК в государственном и экономическом строительстве, в армии, в развитии науки и техники, отрицали необходимость диктатуры пролетариата и скатились на путь антиправительственного и антигосударственного заговора. Фракционная группировка Цой Чан Ика […] возникла не накануне августовского пленума ЦК в 1956 году, а значительно раньше – еще в 20 х годах, когда в Китае была образована так называемая группа "M JI", в которой Цой Чан Ик играл главную роль. |
