Были приняты меры и в отношении тех корейцев, кто мог подвергнуться ревизионистскому советскому влиянию непосредственно в КНДР. В конце 1950 х гг. военный атташе сообщил в Москву о том, что начали исчезать переводчики, ранее работавшие с советскими военными советниками. Вскоре стало известно, что пропавших переводчиков отправили в деревню на «перевоспитание». Официально советской стороне было объяснено, что «среди переводчиков были шпионы», однако вряд ли это объяснение могло кого нибудь ввести в заблуждение . Похожие претензии в декабре 1960 г. высказывали чехословацкий посол Станислав Когоушек (Kohousek) и венгерский посол Карой Прат (Prath). В разговорах со своим советским коллегой А. М. Пузановым они пожаловались, что самые талантливые и добросовестные корейские работники их посольств были внезапно отозваны северокорейской стороной, которая выдвинула против них обвинения в «политической ненадежности». Еще одной темой, регулярно обсуждавшейся на встречах послов социалистических стран, было постепенное усиление изоляции посольств «братских государств»: северокорейская охрана якобы «дружественных» иностранных миссий делала все возможное, чтобы не допускать в иностранные представительства посетителей корейцев . Очень скоро, в начале 1960 х гг., и советское посольство, и иные иностранные представительства стали напоминать осажденные крепости, тщательно охраняемые и совершенно недоступные для граждан КНДР.

Среди тех многочисленных перемен, которые были прямо или косвенно связаны с его постепенным сползанием КНДР к «национальному сталинизму», следует упомянуть наступление на две «непролетарские» партии: Демократическую партию и партию Чхондогё чхонъудан, название которой можно перевести как «Партия молодых друзей Небесного пути». Первая воспринималась или, по крайней мере, официально считалась «партией христиан и мелкой буржуазии», вторая же объединяла последователей местного религиозного культа Чхондогё (в основном это были крестьяне из отдаленных районов страны). На первом этапе северокорейской истории, в 1945–1948 гг., обе эти партии обладали значительной поддержкой населения и играли заметную роль в реальной политике. Однако к середине 1950 х гг. они превратились в марионеток правящего режима, и их численность резко сократилась. В 1956 г. во всей партии Чхондогё чхонъудан было 1742 члена, в Демократической партии членов было немногим больше . Партии сохраняли, главным образом, для поддержания фикции «единого фронта» и в целях зарубежной пропаганды. В принципе, существование «непролетарских» партий в обществе переходного периода разрешалось и даже поощрялось теорией «народной демократии». Соответственно, эти партии рассматривались как показатель принадлежности Северной Кореи именно к такому переходному обществу: подразумевалось, что страна движется к социализму, но все еще не достигла достаточной общественной зрелости.

В своем стремлении построить «зрелый социализм» в максимально короткие сроки и преобразовать общество в соответствии с принципами ленинизма (в сталинистской интерпретации), руководители Северной Кореи не могли оставить без внимания «непролетарские партии». Начиная с 1955–1956 гг. их подвергали разнообразным ограничениям, однако настоящая атака на них была предпринята в 1958 г. Летом 1958 г. Ким То ман, заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК ТПК, в беседе с советским дипломатом прямо раскрыл намерения лидеров ТПК. Он сказал, что поскольку среди лидеров обеих некоммунистических партий имеются «ненадежные элементы», то в партиях необходимо провести радикальные чистки. В частности, Ким То ман рассказал о готовящейся расправе с руководством непролетарских партий: «Мы намерены наиболее реакционно настроенных из них, человек 20, арестовать, а с остальными вести воспитательную работу.