Это были счастливые дни. Призрак маршала Бонвилана маячил над ними, прилетая с островов, но и юноша, и зрелый мужчина испытывали чувство товарищества, которого были лишены годами. Конечно, они часто расходились во мнениях. Особенного накала их спор достиг, когда Конор запустил паровые вентиляторы, готовясь ко второму полету. Линус Винтер поднялся по лестнице из спальни и закричал, перекрывая шум двигателя:

— Черт побери, мальчик! Зачем тебе двигатели в это время ночи?

Конор объяснил ему, и музыкант едва не лишился чувств.

— Ты собираешься броситься в этот водоворот и полететь в тюрьму? Почему бы тебе не записать эту идею и не прочесть написанное? Тогда, возможно, до тебя дойдет, насколько ты безумен.

Конор надел защитные очки.

— Я должен сделать это, Линус. Остров в долгу у меня. Еще пять мешочков, и я уеду… мы уедем в Америку.

— Ты хочешь лететь, потому что тобой движет жадность? Ради науки — еще куда ни шло; Ник и Виктор посвятили ей свою жизнь.

— Это не просто жадность. Так будет правильно.

Линус издал короткий смешок.

— Правильно? Знаешь, что правильно для тебя? Спасти родителей и королеву от безумца, который обманул их.

Это заставило Конора замереть. Линус, конечно, был прав. Тем, кого любил Конор, угрожает опасность, а он не знал, как спасти их, не погубив. И, если быть честным перед самим собой, страшился увидеть в глазах отца выражение неподдельной ненависти.

— Я ничего не могу, — сказал он. — Ничего, кроме как забрать свои алмазы.

Линус жестом проповедника вскинул руки.

— Все это ради алмазов? Это недостойно тебя.

Конор расправил крылья и бросился в воздушный поток.

— Все на свете недостойно меня, — ответил он, но его слова вместе с ним самим улетели в ночное небо.

Биллтоу и Пайк, как это у них было принято, проводили свободный вечер в таверне «Залив Фулмар», накачиваясь всякой дешевой бурдой. Пайк сделал огромный глоток и рыгнул так мощно, что задрожал стул, на котором он сидел.

— Доброе у них тут пойло, — прокомментировал он, причмокивая губами. — Я уже заказывал вино, пиво, бренди и еще что-то, отдающее карболовым мылом, если мне не изменяет память.

Память редко изменяла Пайку, когда речь заходила о дешевом пойле, поскольку обычно, даже с деньгами «Убойных баранов», он мог позволить себе лишь пиво, а уж никак не всю эту адскую смесь.

— Что скажете, мистер Биллтоу? Вам понравилось мыло? Течет в глотку легко, вот только не задерживается надолго, а?

Биллтоу был не в настроении для пьяной болтовни. Единственное, чего он хотел, — это упиться до полного забвения, однако сильно опасался, что едва это самое забвение наступит, тут-то и появится французский дьявол. С той ночи на Малом Соленом неделю назад Артур Биллтоу утратил свою обычную жизнерадостную жестокость. Он постоянно ощущал, как летающий дьявол нависает над ним, выжидая момент, чтобы вонзить свою саблю. Никуда не делась и проблема мертвого пленника маршала Бонвилана. Каждое мгновение, когда Биллтоу находился в сознании, он сражался с паникой, и от этих усилий его постоянно била дрожь.

— Я хочу спросить вас, мистер Биллтоу, — снова заговорил Пайк, — все ли с вами в порядке? Ваша рубашка с кружевными манжетами выглядит не ахти как, а ведь это ваша гордость и радость. Вы постоянно дрожите и бормочете что-то. Может, у вас чума или желтая лихорадка? Хотя я никогда не слышал об этих болезнях так далеко на севере.

Настроение Биллтоу омрачалось еще и пониманием того, что Пайк, этот лысый простофиля, был его единственным другом.