— Кому?
— Маршалу Подевильсу. Мы с ним друзья. Во всяком случае, мне так кажется... — негромко добавила она.
На самом деле это был один из ее наиболее давних и верных друзей, хотя их последняя встреча и закончилась на немного фальшивой ноте. Фридрих фон Подевильс был померанцем лет пятидесяти. С юных лет он состоял на французской службе и отличался в боях. К сожалению, на него как на гугенота повлияла отмена Нантского эдикта: пришлось ему возвращаться на родину и наниматься на службу там. Он был хорошо знаком с герцогиней-курфюрстиной Целльской еще с тех времен, когда она звалась Элеонорой д'Ольбрёз. А Филиппа Кенигсмарка он знавал еще со времен его сватовства к Софии Доротее. Он сопровождал незадачливую невесту к новому жениху, а потом, когда она переживала грудные времена, всячески старался ей помочь. При этом его блестящая военная карьера шла в гору. Что касается Авроры, то он никогда не скрывал своего восхищения этой девушкой. Он испытал невероятную душевную боль, когда именно ему было приказано оповестить сестру Филиппа о том, что ей лучше покинуть Ганновер...— А я считала вас своим другом! — сказала ему тогда девушка.
— Вы прекрасно знаете, что я им остаюсь.
— Зачем тогда вы согласились исполнить это гадкое поручение, зная, какую рану оно мне причинит?
— Затем, что в случае моего отказа его исполнил бы какой-нибудь грубиян. Избрав меня, курфюрст, никогда не бывший вашим врагом, позаботился о том, чтобы удар был не слишком сильным.
— Иными словами, моего изгнания требует «эта Платен», а он, ни в чем ей не отказывая, уступает и на этот раз, хотя его право — повелевать!
На том они и расстались. Вопреки его мольбам, она за прошедшее время не прислала ему ни одной весточки о себе.
Сейчас, размышляя об этом, Аврора сожалела о своей черствости. Карета тем временем медленно катила по темным безлюдным улицам Ганновера. Город явно изменился. Даже перед гостиницей Кастена она заметила совсем немного народу, а ведь раньше люди здесь почти никогда не закрывали дверей и окон, особенно летом; отовсюду слышался веселый шум. Пиво, можно сказать, рекой лилось по оглашаемым громкими песнями улицам; в кварталах, где проживало простонародье, ночи напролет голосили пьянчуги и уличные женщины. Не менее бурными были ночные развлечения приличного общества: в богатых домах пили не меньше, чем в грязных подворотнях. Нынче же город тонул в безмолвии, словно его придавили тяжелой крышкой...
Тем не менее перед «графиней Левенгаупт» двери одного из красивейших домов на всей улице распахнулись, как по волшебному заклинанию. Не убирая с лица вуаль, она поднялась следом за лакеем, несшим канделябр, по величественной резной лестнице, украшенной памятными ей военными трофеями. Помнила она и комнату, куда ее пригласили, — маршальский кабинет.
Хозяин дома ждал ее за столом, склонившись над географической картой. При ее появлении он вскочил.
— Фрау фон Левенгаупт! Вот нежданная радость! Я...
Конец фразы резко оборвался: после легкого поклона Аврора одной рукой откинула голубой шелковый капюшон, другой приподняла густую вуаль, в которой проехала через весь город.
— Добрый вечер, герр маршал, — промолвила она таким будничным тоном, словно они расстались только накануне.
Длинное лицо хозяина кабинета, обычно бледное, резко побагровело.
— Вы?! — пролепетал он в растерянности. — Неужели вы?
— Именно я, — сказала она с вызывающей улыбкой. Этот мужчина не так давно клялся ей в любви и просил ее руки, а потом он же сообщил ей о воле курфюрста. Аврора намеревалась напомнить ему об этом.
Спокойно подойдя к распахнутому настежь окну, она затворила обе створки, после чего опустилась в кресло, которое маршал от замешательства не догадался ей предложить, и медленно стянула перчатки. |