Я посмотрел, как двое полицейских дрессируют во дворе пса. С трудом открыв защелку «бардачка», я обнаружил внутри покрытые пылью и раскрошившейся пластмассой несколько вещей, которые так и не нашла Кэтрин: набор автодорожных карт, легкий порнографический роман, одолженный Ренатой в качестве дерзкой шутки, и фотография – я снял ее поляроидом, сидящую в машине возле водного резервуара с обнаженной левой грудью.

Я открыл пепельницу. На бедро вывалился металлический ковшик, из него высыпалось с дюжину отмеченных помадой окурков. Каждая из этих сигарет, выкуренных Ренатой по дороге из офиса в мою квартиру, была свидетельницей какого‑нибудь одного из множества половых актов, произошедших между нами. Глядя на этот музейчик возбуждения и реализации страсти, я понял, что смятая кабина моего автомобиля, похожая на причудливую повозку, приспособленную для безнадежнейшего калеки, была идеальной схемой для всех вариантов моего ускоряющегося будущего.

Кто‑то прошел перед машиной. С проходной донесся голос полицейского. Сквозь лобовое стекло я увидел женщину в белом плаще, она шла вдоль ряда разбитых автомобилей. Вид привлекательной женщины, передвигающейся по этому унылому двору от машины к машине, словно интеллигентная посетительница галереи, прервал мои размышления о двенадцати окурках. Женщина подошла к машине, стоящей рядом с моей – смятому кабриолету, побывавшему в крупном цепном столкновении. Ее умное лицо – лицо переработавшегося врача со лбом, прикрытым длинной челкой, – разглядывало исчезнувшую кабину.

Не раздумывая, я начал выбираться из машины, но потом опять уселся на сиденье. Елена Ремингтон отвернулась от смятого кабриолета. Она взглянула на капот моего автомобиля, очевидно, не узнавая повозку, убившую ее мужа. Подняв голову, она увидела сквозь ветровое стекло меня, сидящего за деформированным рулем, среди высохших пятен крови ее мужа. Волевые глаза этой женщины только немного сместили фокус, но одна рука непроизвольно потянулась к щеке. Она разглядывала повреждения моей машины, ее взгляд перемещался с разбитой радиаторной решетки на вздыбившийся в моих руках руль. Потом она принялась за визуальное исследование моей особы, изучая меня терпеливым взглядом врача, столкнувшегося со сложным пациентом, страдающим от множества заболеваний, вызванных потаканием собственным порокам.

Она побрела к разбитому грузовику. И опять меня поразила ее необычная постановка ног: внутренние поверхности бедер, идущих от широкого таза, были вывернуты наружу, словно на обозрение ряду разбитых машин. Ждала ли она, что я тоже приду на полицейскую стоянку? Я знал, что некая конфронтация между нами неизбежна, но в моем сознании она уже трансформировалась в другие чувства – сожаление, эротизм, даже странную ревность мертвого человека, которого знала она, но не я.

Она возвращалась. Я ждал на запятнанном маслом асфальте перед моей машиной.

Она указала на разбитые автомобили:

– После такого, как людям удается смотреть на машины, не говоря уже о том, чтобы вести их?

Я не ответил, она просто добавила:

– Я пытаюсь найти машину Чарльза.

– Ее здесь нет. Вероятно, полиция еще работает с ней. Судебная экспертиза...

– Они сказали, что она здесь.