— Может, лучше поднимешься, старина?

— Я останусь здесь, — с достоинством проговорил Грэм, — и буду рассматривать пол с близкого расстояния до тех пор, пока не сочту нужным встать, или до тех пор, пока не буду в состоянии шевельнуть хотя бы одним мускулом. В зависимости от того, что будет раньше. А теперь, пока я не принял к тебе дальнейшие меры, какого дьявола тебе здесь нужно?

Реджинальд де Мейстер отточенным движением поправил монокль.

— Полагаю, тебе известно, что срок ультиматума Макданлопа истекает завтра?

— Надеюсь, и ваш с Макданлопом срок тоже.

— Ты не передумаешь?

— Ха!

— Право, — вздохнул де Мейстер, — все это скучища смертная. Ты позаботился о том, чтобы мне в этом мире было удобно. Ведь в твоих книгах меня прекрасно знают во всех клубах и лучших ресторанах, я закадычный друг мэра и комиссара полиции, владелец роскошных апартаментов на Парк-авеню и великолепной художественной коллекции. И в реальном мире это волшебство никуда не исчезает. Это очень мило с твоей стороны.

— Поразительно, — задумчиво протянул Грэм, — с каким вниманием я тебя не слушаю и как отчетливо не слышу ни единого слова из того, что ты говоришь.

— И все же, — продолжал де Мейстер, — мой книжный мир, без сомнения, подходит мне куда лучше. Он более пленителен, в нем нет скучной логики, и нужды, и житейских невзгод. Словом, нужно вернуть меня обратно, и притом к активной жизни. Сроку тебе до завтра!

Грэм принялся мурлыкать какой-то веселенький мотивчик, время от времени фальшивя.

— Это что, новая угроза, де Мейстер?

— Нет, это старая угроза, только серьезней. Я лишу тебя последних остатков личности. И в конце концов под давлением общественного мнения тебе придется стать, выражаясь твоими же собственными словами, «бессловесной марионеткой де Мейстера». Видел, как эти ребята газетчики сегодня переврали твое имя?

— Я-то видел, мистер Скотина де Мейстер, а вот ты читал статейку на полколонки на десятой странице той же самой газеты? Вот, послушай: «Знаменитый криминалист подлежит призыву на военную службу без ограничений. Призывная комиссия утверждает, что Реджинальд де Мейстер в самом скором времени встанет под ружье».

Некоторое время де Мейстер был молчалив и неподвижен. Затем он последовательно произвел следующие действия: медленно вытащил из глаза монокль, грузно уселся на диван, рассеянно потер подбородок и закурил после долгого и вдумчивого похлопывания сигаретой по тыльной стороне ладони. Зоркое авторское око Грэма Дорна немедленно опознало в каждом из этих телодвижений по отдельности признак глубокого волнения и душевного разлада со стороны его персонажа.

Но никогда, ни в одной из книг на памяти Грэма де Мейстер не проделывал все четыре действия одно за другим.

Наконец де Мейстер заговорил.

— Не понимаю, зачем в последней книге тебе вообще понадобилось ставить меня на воинский учет. Эта тяга вечно и во всем следовать веяниям времени, это дьявольское желание писать на злобу дня — проклятие детективного жанра. Истинный детектив — вне времени, он не должен иметь никакой связи с текущими событиями, не должен...

— Есть только один способ избежать призыва, — перебил его Грэм.

— Если тебе непременно хотелось впихнуть туда что-то про призыв в армию, мог хотя бы написать, что я не годен к службе по какой-нибудь уважительной причине.

— Есть только один способ избежать призыва, — гнул свое Грэм.

— Это преступная халатность, — продолжал де Мейстер.

— Послушай! Возвращайся обратно в книги и можешь не опасаться, что тебя нашпигуют свинцом.

— Напиши эти книги, и я вернусь.

— Подумай о войне.