Аввакум налил себе вина и отпил несколько глотков.

— Странно! — сказал он. — Судно должно было при быть сегодня.

— А может, оно уже тут, откуда вам знать? — снисходительно взглянув на него, заметил Шеленберг. — Не надейтесь, оно не станет оповещать о своем прибытии орудийными залпами!

— Тогда давайте отправимся в порт, — предложил Аввакум. — Не возражаете? Если судно уже здесь, мы непременно его увидим. Вы останетесь на борту, а я съезжу в «Гибралтар» за вашими вещами.

— Это вполне разумное предложение, — сказал Шеленберг. — И я бы сразу послушался вас, если бы знал, — он сомкнул ладони и покачал головой, — если бы знал, какое оно, как оно называется, то судно, которое должно увезти меня отсюда! — он помолчал немного. — Вам об этом ничего не известно?

Аввакум пожал плечами.

— У меня ограниченные задачи, — сказал он. — Мне приказано вас охранять до тех пор, пока вы не уедете, только и всего.

— Очень жаль! — вздохнул Шеленберг. Он обсосал последнюю косточку второго голубя и вздохнул в третий раз. — Придется вам, сударь, провести эту ночь у моих дверей! Эти субъекты, наверное, чувствуют, что я могу ускользнуть у них из рук, вам не кажется?

Мания преследования делала свое дело. Безумный страх вконец расшатал нервы этого человека. Аввакум ответил:

— К сожалению, я не могу быть у ваших дверей. Это и недопустимо, да и неблагоразумно. Стоит мне вздремнуть, и они тут же меня пристукнут. Эти люди не выбирают средств. Вы сегодня убедились, что они запросто могли вас раздавить.

— Дьявол их возьми! — выругался Шеленберг. — В Мюнхене я смастерил было для подобных случаев специальный аппарат — стоило появиться кому-нибудь у дверей моей спальни, как тотчас же начинал греметь будильник, да так, что мертвого мог разбудить! Но в этом городе я беззащитен, как ребе нок. Вы знаете, я бы съел еще одного голубя. А вы?

Аввакум отрицательно покачал головой.

— Вы когда-нибудь умрете от истощения, — сказал Шеленберг. — Моя кошка в Мюнхене ела больше вас. Значит, что касается моей судьбы в эту ночь, то вы умываете руки, так, что ли?

— Напротив, — усмехнулся Аввакум. — В эту ночь вы сможете пользоваться моей комнатой в «Эль Минзох». От этого будет тройная польза: во-первых, вы будете иметь удовольствие выспаться на кровати красного де рева; во-вторых, вы сохраните свою жизнь; в-третьих, завтра под вечер я, получив в «Банк дю Марок» свой гонорар, уеду в Париж.

Шеленберг задумался. Потом сказал:

— Знаете, я все же не могу отказаться от своего третьего голубя. Я непременно должен заказать его. А что касается вашего предложения, то я нахожу его вполне приемлемым. Действуйте, черт побери! Только не воображайте, что меня соблазняет ваше красное дерево! И в красном дереве и в простой сосне происходят одни и те же процессы, оба дерева состоят из од ной и той же первичной материи, так что в конечном счете абсолютно все равно, как это называется — красное дерево или сосна. Валяйте, валяйте, друг мой! За берите из скромного «Гибралтара» мой багаж и перевезите его в пятизвездный «Эль Минзох». А я тем временем смогу поглотить еще некоторое количество элементарных частиц; в конечном счете голубь по-мароккански — это всего лишь своеобразное их сочетание! — Он засмеялся. — В форме заключено своеобразие, случайность, а сущность едина и неизменна — около тридцати элементарных частиц, и ничего более! Ну, ступайте, ступайте.