Прежде чем Хук успел ответить, от ближайшего угла раздался внезапный окрик:

– Шапки долой! Шапки долой!

Тут же послышался топот копыт, из проулка вынеслись всадники. Горячие кони рассыпались веером по площади и, резко осаженные, вздыбились и встали. Из ноздрей валил пар, копыта месили грязь. Мужчины и женщины, застигнутые на площади, стягивали с головы шапки и падали на колени.

– На колени, парень, – велел Хуку сэр Эдвард.

Среди всадников выделялся один – молодой, чуть старше Хука, с узким длинноносым лицом, излучающим спокойную уверенность. Темные глаза, тонкие суровые губы, тщательно выбритые – чуть ли не содранные лезвием – щеки. Вороной конь богато убран блестящей черной кожей и серебром. На всаднике черные штаны и сапоги, черная бархатная шляпа с щегольским черным пером и подбитый овечьей шерстью темно-пурпурный плащ поверх черного камзола, на боку меч в черных ножнах. Всадник обвел холодным взглядом площадь и пустил коня к ближайшей виселице рядом с «Быком», где на колокольных канатах болтались тела женщины и четверых мужчин. Порыв ветра бросил в жеребца клуб искристого дыма, конь заржал и прянул в сторону, молодой человек успокаивающе похлопал его по шее рукой в черной перчатке, на которой Хук разглядел богатые перстни с каменьями.

– Предлагали ли им покаяться? – требовательно спросил всадник.

– Многократно, мой государь, – елейно молвил сэр Мартин, который при появлении кавалькады выскочил из харчевни и теперь кротко преклонил колено перед властным всадником. Священник осенил себя крестным знамением; его тощая физиономия казалась чуть ли не ангельской, изображающей истинное радение за Христа. Как и всегда, когда сэру Мартину случалось выказывать себя святошей, дьявольский огонь в его глазах вдруг сменился выражением боли, чуткости и безмерного сострадания.

– Значит, их смерть угодна Богу и мне, – твердо произнес всадник. – Я освобожу Англию от ереси!

Взгляд его карих глаз, умных и проницательных, на миг задержался на Хуке – тот сразу же уставился в грязь под ногами; затем черный всадник отъехал ко второму костру, только что зажженному. Прежде чем опустить глаза, Хук успел заметить на узком лице шрам – боевой шрам от стрелы, угодившей между носом и глазом. Такой выстрел должен был стать смертельным, однако Господь для чего-то оставил этого человека в живых.

– Знаешь, кто это, Хук? – шепнул сэр Эдвард.

Знать было неоткуда, но догадаться ничего не стоило: перед Хуком впервые в жизни предстал граф Честерский, герцог Аквитанский и правитель Ирландии – Генрих, милостью Божьей король Англии.

А по мнению тех, кто притязал на знание путаных тенёт монаршего родословия, – еще и король Франции.

Языки огня коснулись второго предводителя еретиков, тот закричал. Король Англии, пятый по имени Генрих, спокойно наблюдал, как душа лолларда отправляется к чертям.

– Ступай, Хук, – тихо велел сэр Эдвард.

– Почему?..

– Потому что лорд Слейтон не хочет твоей смерти. Ты, вероятно, слышал Божий глас, а нам как никогда нужна Его милость. Особенно сегодня. Так что не медли.

И Николас Хук, лучник и законопреступник, двинулся в путь.

Святой Криспин и святой Криспиниан

Город состоял из стен, собора и замка – он служил крепостью для охраны Фландрской дороги, ведущей из Парижа на север. Теперь его заняли враги Франции. Одежду крепостной стражи украшал червленый крест Бургундии, над замком развевался пестрый флаг бургундского герцога – лев в малом щите посреди золотых королевских лилий и бургундских полос.