Сиа Дом перехватил Алисин взгляд, и то, что сходило у него за улыбку, превратилось в выражение уязвленного самолюбия. Он взял со стола листок, написал сумму, аккуратно сложил и протянул главному копу. «Разумное решение, – подумал старик. – И копы свою треть получат». Репутация спасена, проблема уладится. Сиа Дом посмотрел на Алису и снова расплылся в улыбке.

Главный коп развернул листок. Сиа Дом чувствовал, что все ждут вердикта.

– Я человек здравомыслящий, поэтому 199 999 батов, – объявил Сиа Дом, глядя на сына.

– Сумма небольшая, с учетом случившегося, вполне справедливая, а число и вовсе счастливое, – объявил главный коп, оторвав глаза от листочка. Он умолчал о том, что примерно столько обычно платят задавившие крестьянина, а за непредумышленное убийство кхмера или бирманца – и того меньше. В общем, цена абсолютно приемлемая, ведь речь идет о спасении репутации важного человека.

Дювел прикинул, сколько это в долларах. Отец Пива запросил семь штук. Лопес, как рядовой срочной службы, получает столько месяцев за восемь.

– Сколько это в переводе на нормальные деньги? – спросил Лопес.

– Около семи штук, – ответил Дювел.

– Мать вашу, вы, что, издеваетесь? – вырвалось у Крюгера.

– Скажите им, что девятки к несчастью, – предложил Арнольд.

Тайцы засмеялись над Арнольдом: в нумерологии иностранцы полные невежды. Девятка – счастливейшее число во вселенной.

Один пристальный взгляд Ходжеса, и морпехи притихли.

– Банкомат на углу. Сотрудник полиции вас проводит, – с улыбкой проговорил Сиа Дом.

Манит, которого вызвали разруливать ситуацию и предотвращать международный скандал, задержался в коридоре. Внешне он не показывал, согласен или нет с предложением Сиа Дома – лишь кивнул двум полицейским в плотно облегающей коричневой форме, которые замерли в положении «смирно» у своих письменных столов. Манит велел им провести американцев (коих набрался целый взвод) в два разных зала для допроса, подальше от любопытных глаз обывателей.

Лэнни, зажатый меж Монтаной и Тиффани, поднялся и сел рядом с Крюгером.

– Сильно вы вляпались, – проговорил он.

Крюгер пожал плечами и подался вперед: к ним приближались копы.

– Ходжес все уладит, – отозвался он, кивнув на старшего морпеха.

Лэнни выдохнул и покачал головой, глянув на Монтану и Тиффани, следивших за ним, как огромные голодные львицы. Что еще сказать Крюгеру, он не знал, и получалось глупо: зачем, спрашивается, было вставать? Лэнни считал, что морпехи попали на деньги, которых им в жизни не заработать. Их могли выгнать из ВМФ – и тогда прощайте, льготы, прощай, университет. Вряд ли хоть один из троицы служил ради привилегий в образовании, но Лэнни им все равно сочувствовал. Ситуация начисто выбилась у них из-под контроля – эта мысль пронзила Лэнни, жизнь которого протекала бесконтрольно с самого начала.

Лэнни с замиранием сердца наблюдал, как трех белых мальчиков толкают на дно ямы, из которой он сам пытается выползти буквально с рождения. Белые мальчики свято верили, что Ходжес их отмажет. Может, да, а может, и нет. «Поживем – увидим, на чем Дювел и Ходжес договорятся с копами и панком Пиво», – думал Лэнни.

Лэнни понимал морпехов. Пусть кто-нибудь объяснит тайским копам, почему Лопес обоссал «БМВ». Белые мальчики два с лишним месяца с корабля не сходили – просыпались утром и засыпали вечером, а вокруг, куда ни плюнь, вода, вода, вода. Не корабль, а тюрьма цвета металлик, пропахшая солью, солнцем и водой. Поссать на твердую землю, а раз повезло, то и на крутую тачку, значило спеть гимн жизни, в которой невозможно утонуть.