– Завтра. Или как-нибудь на днях, – сказала я, тесня ее к двери.

Беки сделала обиженную мину:

– Я сказала что-то не то?

– Поговорим об этом завтра, – безапелляционным тоном заявила я. – Очень признательна вам за помощь.

Сев в машину, я снова отправилась в район Виа-Мадрина. Меня интересовал офис доктора Пикетта на Арбол-стрит. Я уже как-то видела его: один из тех одноэтажных, обшитых досками коттеджей, которые некогда были так популярны в этих местах. Большинство теперь переоборудованы в отделения компаний, торгующих недвижимостью, или в антикварные лавки, которые отличает от перенаселенных частных домишек лишь вывеска у входа.

Доктору Пикетту пришлось замостить несколько цветочных клумб, чтобы получилось некое подобие автостоянки. На ней была припаркована единственная машина – "бьюик", модель 1972 года, с престижными, сделанными на заказ, номерными знаками, на которых значилось "FALS ТТН". Я поставила свой "фольксваген" рядом, закрыла дверцу и, обойдя машину спереди, поднялась на крыльцо. Надпись на двери гласила: "ВХОДИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА". Так я и сделала.

Все было примерно так же, как в моей старой начальной школе: те же покрытые лаком деревянные полы и запах овощного супа. На кухне кто-то гремел посудой и работало радио – передавали музыку кантри. В центре холла стоял деревянный стол, весь в царапинах, на нем – маленький колокольчик и табличка с надписью "ПРОСЬБА ЗВОНИТЬ". Я позвонила.

Справа от меня находилась приемная с простыми пластиковыми стульями и низкими столиками из клееной фанеры. На столиках были аккуратно разложены журналы, однако подписывались на них, видимо, очень давно. Среди прочих я заметила номер "Лайф" с фотографией Дженис Рул на обложке. Кабинет доктора Пикетта отделялся от приемной простой перегородкой. В открытую дверь я увидела старомодное черное кресло и белую фарфоровую плевательницу. Круглый столик на ножке, очевидно, вращающийся. На столике на куске белой бумаги, напоминавшей сервировочную салфетку, набор зубоврачебных инструментов, точно позаимствованных в музее стоматологии. Все-таки хорошо, что я пришла не затем, чтобы удалять зубной камень.

Слева вдоль стены стояло несколько допотопных деревянных ящичков для бумаг. Без присмотра. Я почувствовала, что во мне просыпается мелкий бес. Как примерная девочка, я еще раз позвонила. Музыка не смолкала. Я знала эту песню – ее слова всегда разбивали мне сердце.

На каждом ящичке имелась маленькая медная рамочка, а в рамочки были вставлены белые бумажные карточки с выведенными от руки буквами алфавита. На первом значилось "А – С", на следующем – "D – F". Дело в том, что старые ящики не закрываются. Бывает, конечно... но эти не закрывались. Мне уже наскучило слушать музыку... к тому же я могла ошибаться – зачем же попусту тратить чужое и свое время? Останавливало меня лишь то соображение, что в судах крайне щепетильно относятся к так называемой чистоте улик. Ты не имеешь права нечестными путями добывать информацию, которую в дальнейшем рассчитываешь представить в качестве вещественного доказательства от обвиняющей стороны. Это дело полиции – добывать улики, складывать их в пакетики, нумеровать и тщательно следить, кто имеет к ним доступ и где они хранятся. Это называется "цепь улик". Я об этом читала – знаю.

Я крикнула: "Йо-хо!" – и снова стала ждать, размышляя, является ли восклицание "йо-хо" таким же универсальным для большинства языков, как слова "мама" и "папа".

24

Появилась миссис Пикетт. По крайней мере я решила, что это именно она: дородная, с большим круглым лицом и вздернутым, как у мопса, носом, на котором сидели стеклышки очков без оправы.