— Какое же?

— А что, если ты говоришь неправду? Здесь и сейчас. Когда говоришь, что знал обо всем еще до моего рождения, и какие отношения были тогда у вас с Белл, и во всем остальном.

— Если бы да кабы…

Она легла поверх одеяла рядом со мной, разглядывая сбрую, висевшую на крючках у нас над головой. Мы оба молчали, и в конце концов она с уверенностью заключила:

— Джесс, ты лжешь.

— Как угодно. Если тебе хочется так думать — это твое дело.

— Мы не знали этого, когда мы каждый день отправлялись в шахту и гнали там самогон, а потом ехали в город, чтобы продать его.

— С чего ты это взяла?

— Я уже тогда пыталась соблазнить тебя.

— Я специально держал тебя на расстоянии.

— Но почему?

— Ты что, не слышала, что я сказал в суде? Тогда я был еще женат.

— Джесс, не смеши меня.

— Чего в этом смешного? То, что я был женат?

— Джесс, когда мужчина желает женщину так же сильно, как хотел меня ты, то его не остановит ничто, а уж тем более мысль о том, что он женат. И что ты пытаешься мне доказать? С Белл ты не жил целых восемнадцать лет, и ты думаешь, что лишь потому, что тебе было лень оформить с ней развод, я поверю в то, что ты по-прежнему считал себя связанными брачными узами? Но вот заниматься любовью с собственной дочерью — это уже совсем другое дело. Для тебя это было из разряда тех соблазнов, которые во что бы то ни стало нужно побороть. Это очень омрачило бы твои воскресные походы в церковь, где ты пел гимны и волновался из-за адова пламени, уготованном тебе после смерти. Слушай, Джесс, ну почему ты не признаешься? Ведь ты тогда считал меня своей дочерью.

— Мне не в чем признаваться.

Уже начинало светать, а она все еще лежала рядом со мной и, немного помолчав, проговорила:

— И в тот день, когда умирала Белл, ты тоже не знал, что я не твоя дочь.

— Похоже, ты уже все за всех решила сама.

— Тебе не давал покоя вопрос, почему она пыталась прикончить Моука. Если бы ты знал все самого начала, то разве не понял бы сразу, что к чему? Но нет, тебе это тогда даже в голову прийти не могло.

— Я же уже говорил. Я думал, что ты уже и сама все знаешь, и просто не хочешь мне об этом говорить. Позднее, поняв, что ты все еще пребываешь в счастливом неведении, я наконец начал понимать, почему она отважилась на такую дикость и примчалась сюда.

— А как же тогда быть с днем моей свадьбы?

— Нашей свадьбы.

— Нашей, черт возьми. Для меня этот день был и остается днем свадьбы, но только не нашей. Но только не ври и не говори, что и тем утром ты знал обо всем. Ты больше не был женат, и тем не менее собирался выдать меня замуж за Уоша и радовался этому. Будь я твоей дочерью, это еще имело бы смысл. Но вот так печься о счастье для дочери Моука? Совершенно посторонней женщины, не связанной с тобой никакими родственными узами, и которую ты так сильно желал, что не мог даже спать по ночам? Ну уж нет, Джесс. Ты узнал обо всем именно в тот день. Я сразу подумала, что между твоим исчезновением и спешным отъездом Уоша есть какая-то связь. И это ощущение не покидает меня до сих пор.

— Понятия не имею, о какой такой связи ты говоришь.

— К тому же Моук с того самого дня тоже больше не объявлялся. Возможно, тут тоже есть какая-то связь. Если ты видел его, то почему не сказал об этом мне?

— Я хотел забыть Моука.

— Тогда почему ты ничего не сказал Эду Блу?

— Мне было неприятно о нем вспоминать.

— Все-таки странно, что ты сразу не сказал Эду и про винтовку, и про то, как велел Моуку держаться подальше от этих мест.