Вино открыл, выплеснув часть в умывальник.

Два бокала. Цветы.

Тот, другой, наивно полагавший, что удержит Кару, не будет разочарован. А гнев его послужит хорошим мотивом для обвинения в убийстве. Если, конечно, тела найдут…

Вернувшись домой, человек достанет золотую бабочку из плена коробки и будет долго любоваться ею. До рези в глазах, до голоса в голове.

– Думаешь, избавился от меня? – Кара всегда говорила насмешливо, выпячивая нижнюю губу, точно собираясь плюнуть в собеседника.

– Я тебя убил.

– Нет. Тебе так только кажется.

– Ты мертва.

– Посмотрим, – она засмеялась тем особенным хрипловатым смехом, который прежде сводил человека с ума. – Мертвые иногда возвращаются.

Он отбросил бабочку, и та упала на ковер. Желтое пятнышко на алом. Золото на крови.

Надо ее отправить Лехе. Пусть гадает, что значит этот подарок.

1721 год. Франция

Дитя родилось некрасивым.

Мать его, Луиза Мадлен, долго и с удивлением разглядывала младенца, пытаясь найти хоть что-то, что вызвало бы в ее сердце трепет, перерождающийся в любовь. Однако сердце стучало ровно, а в душе появлялась лишь брезгливость.

Девочка была невелика, красна, что, по уверениям повитухи, было обыкновенно для младенцев, и нервозна. Она дергала ручонками, шевелила крошечными ножками, будто бы желая сбежать из холодных материнских рук. Сморщенное личико не имело никакого осмысленного выражения, хотя Луизу Мадлен уверяли, будто бы дети, в мир приходящие, все ангелы.

От этой, пусть бы и омытой, пахло кровью, и Луиза Мадлен живо вспомнила испытанные при родах муки, дав себе слово, что никогда более не подвергнет себя подобному испытанию.

– Найдите ей кормилицу, – она вернула младенца повитухе, испытывая лишь облегчение оттого, что ей нет нужды возиться с этим существом.

За прошедшие годы благосостояние ее супруга, Франсуа Пуассона, некогда служившего обыкновенным лакеем и взятого в мужья исключительно ради того, чтобы числиться замужней дамой, улучшилось. Во многом произошло это благодаря стараниям Луизы. Она точно знала цену собственной красоте, а также мужским желаниям, которым можно было пойти навстречу в обмен на некие услуги.

С рождения отличаясь твердым характером и неженским умом, Луиза Мадлен оставалась равнодушна к красивым речам, стихам – находились безумцы, полагавшие, будто пара рифмованных строк способна растопить ее сердце – и дешевым дарам. Она предпочитала вещи куда более земные, здраво полагая, что молодость и красота отнюдь не вечны.

Не способная к любви, она не испытывала душевных терзаний по поводу измен, но радовалась лишь тому, как удачно складывается карьера мужа. Будучи человеком тихим и где-то робким, Франсуа всегда и во всем слушался супругу. Нет, она не принуждала его скандалами либо иными чисто женскими способами, каковых было великое множество, от шантажа до слез и уговоров. Луиза знала, что муж свято верит в ее ум и талант, а также в то, что должен благодарить Господа, ниспославшего ему такую замечательную женщину. И в награду за послушание он постепенно превращался в человека солидного, степенного, обладающего небольшим капиталом и, главное, состоящего при дворе поставщиком провиантского ведомства, что позволяло этому капиталу прирастать год от года.

Он обзавелся лысиной и брюшком, внушавшим каждому, что вот идет достойный господин, чья жизнь спокойна, размеренна и будет таковой до самой его смерти.

Впрочем, в последнее время появились у Луизы некоторые подозрения. И не будь она столь утомлена беременностью – а та протекала тяжко, – то всенепременно занялась бы делами мужа.

Он объявился под вечер, хотя Луиза велела послать к нему мальчишку с запиской, где говорилось, что Франсуа наконец-то стал счастливым отцом.

– Где ты был? – строго спросила Луиза Мадлен, когда супруг все ж явился.