|
Ныне говор стал напевней и мягче — чувствуется влияние славинских наречий. Вот некий Местята упрекает соседа: «Данило, чему еси давно те пришёл, а ныне еже еси пришёл, а то добро же, пьеши ли наше питие?» (Данило, почему раньше не приходил, а теперь пришёл? Но и то хорошо. Пьёшь ли наше питьё?) А Данило отвечает Местяте: «Доселе есмь не пил, ныне же ты велишь, пью!» (Раньше не пил, но теперь ты велишь, поэтому пью!)
Тут целая орава посадских мальчишек высыпала из проулка. Чумазые от копоти курных изб, одетые как попало — кто в рваном отцовском полушубке, кто в материной душегрейке, — мальчиши, взбудораженные праздничной суматохой, заозирались, выискивая приключений на задницу. И доискались — стали потешаться над скарамангиями пришельцев, дразниться и обзываться противными голосами: — Эй, скоморох на лошаде! — Глянь-ко, чисто пугало! — С огорода сбежало, коняку зажало! — Чучело! Чучело! Обычная сдержанность изменила Сухову — он замахнулся, но мелкая шпана ничуть не испугалась. Издавая неприличные звуки и хохоча, мальчишки стали подбирать с земли конские «яблоки» и бросаться в «скоморохов». Здорово разозлённый, Олег спешился — и угодил в яму. Под настом из мокрого снега воды было по колено. Ледяной. Малолетки завизжали от восторга, а распаренный, краснорожий мужик в наброшенном на плечи тулупе, наблюдавший эту сцену, гулко загоготал, приседая и шлёпая себя по ляжкам. Не помня себя, Сухов выхватил кинжал и бросился на обидчиков. — А ну!.. Завопив, мальчишки дунули в щель между амбарами. Мужик в тулупе кинулся следом, втесался, но застрял — и заорал благим матом: — Рятуйте, православные! Проклиная всё на свете, Олег забрался на чалого. Всё не так! Всё не там! Уняв дыхание, Сухов медленно сосчитал до пятнадцати. Спокойствие, только спокойствие… Перехватив испуганный взгляд Пончика, Олег решил помириться и сухо сказал: — И вправду холодно… — Ага! — с готовностью отозвался Александр. — Слушай, Понч… это самое… будь другом, сгоняй вон к церквушке, узнай хоть, какое время на дворе. — Сейчас я! Шурик порысил к маленькому храму, приткнувшемуся к крепостной стене, и, не слезая с седла, задал вопрос проходившему мимо попу, толстому и важному. Поп понял его и дал ответ. Вернувшись, Пончик проговорил в возбуждении: — У них тут Новый год! Представляешь? Первое марта одна тыща двести тридцать седьмого года! Угу… — Да-а… — протянул Олег. — Закинуло нас… Александр, только что оживлённый, увял, поник весь. — Триста лет минуло… — сказал он. — Всех наших давным-давно нет уже… Угу… — Молчи! — жёстко потребовал Сухов. — Забудь! Понял? — Понял-то я, понял, — вздохнул Шурик, — только как же тут забудешь? — А ты делом займись, — присоветовал Олег, — некогда думать будет. Короче. Ставим перед собой цель и добиваемся её. А какая у нас цель? А та же, что и раньше, — рваться вперёд и вверх! Рваться и рвать всех подряд, кто помешает нашему возвышению. А для начала надо приискать князя, чтобы послужить ему и выбиться в люди. — А потом? — спросил Шурик. — Суп с котом. Поехали к торгу! И они поехали — мимо покосившейся звонницы, мимо высоких заборов с грязными, осевшими сугробами в тени, мимо старого терема, мимо постоялого двора, прямо к рыночной площади, куда, казалось, сошлось всё население города. |
