Уильяма ждет будущее главы парфюмерной фирмы, — при условии, что он, наконец, раззадорится настолько, что решится принять это бремя, — вот тогда, став очень, очень богатым, он сможет медленно подняться на общественном небосводе повыше. До той же поры, лучшее, на что вправе рассчитывать Рэкхэмы, это вращение в низших кругах светского общества. Агнес сознает это. Ей такое положение не по душе, но она его сознает и полна решимости извлечь из него все, что сможет.
Итак, каковы же ее предвкушения? Ей вовсе не нужно, чтобы мужчины сочли ее красавицей. Это сулит только новые беды. Не надеется Агнес и на восхищение женщин; от них она ожидает лишь вежливого безразличия — ну и обмена ехидными сплетнями за ее спиной. Если честно, она не помышляет даже о том, что следующий Сезон позволит ей обзавестись хоть какими-то новыми связями. Напротив, Агнес намерена просквозить его, ни на кого не глядя, произнося лишь пустейшие фразы и не вслушиваясь ни во что, требующее чего-то большего, нежели самое поверхностное внимание. Это, как убедил ее прежний опыт, курс наиболее безопасный. Сильнее, чем к чему-либо еще, она тяготеет к блаженству, которое ощутит, оказавшись приемлемой за пределами своей спальни, облачившись в наряды, более изысканные, чем ее покрытые множеством пятен, стиранные-перестиранные пеньюары.
— А знаете, мэм, — произносит Клара, — миссис Уимпер просто позеленеет, когда увидит вас в этом платье. Я встретила в городе ее горничную, и та сказала, что миссис Уимпер изнывает от желания носить такой же фасон, да только она для него уже толстовата.
Агнес по-девичьи прыскает, отличнейшим образом понимая, впрочем, что это почти наверное ложь. (Клара вечно выдумывает что-нибудь в таком роде.) С каждой минутой Агнес становится лучше — боль в голове стихает, может быть, Агнес даже попросит Клару раздернуть шторы… Но тут раздается стук в дверь.
Кларе не остается ничего иного, как позволить той части платья, которой она занималась, соскользнуть на пол, оставив хозяйку увязать в шелке. Клара встает и, сконфуженно улыбаясь, спешит открыть перед доктором дверь. Длинная тень его вплывает в спальню.
— Добрый день, миссис Рэкхэм, — произносит, неспешно переходя комнату, доктор. Надушенный воздух этого женского святилища подпорчен безошибочно узнаваемым запашком, который разносят теперь воздушные токи, созданные передвижением массивного докторского тела. Он опускает саквояж на пол у кровати Агнес, присаживается на край матраса, кивает Кларе. Кивок означает, что Клара может идти; и это не просто кивок — приказание.
Агнес, уже развернувшая свое кресло от швейной машинки к доктору, сознает, глядя в спину уходящей Клары, что капкан захлопнулся, но все же пытается вывернуться из его зубьев.
— Сожалею, что вас вынудили проделать столь длинный путь, — говорит она. — Потому что, к несчастью, — я хочу сказать, к счастью для меня, — чувствую я себя сейчас хорошо. Да вы и сами это видите.
Добрый доктор не произносит ни слова.
— Конечно, муж вызвал вас, потому что он так заботлив…
Лоб доктора идет морщинами. Он не из тех, кто легко закрывает глаза на человеческую непоследовательность.
— Да, но Уильям дал мне понять, что именно вы настояли на том, чтобы вызвать меня.
— Да, ну что же, и, разумеется, мне очень жаль, — лепечет Агнес, со страхом отмечая привычное обыкновение доктора чуть приподнимать, выслушивая ее, подбородок, словно он не желает пропустить мимо ушей ни единой ее бессмысленной лжи. — Наверное, в ту минуту я ощущала себя такой нездоровой и… и опасалась самого худшего. Но, во всяком случае, теперь я совершенно пришла в себя.
Доктор Керлью укладывает красиво подстриженную бородку на переплетенные кисти рук.
— С позволения сказать, миссис Рэкхэм, на мой взгляд, вы очень бледны. |