Урсула Хаан… Он любил ее, он о ней мечтал, она приходила к нему во сне. Он готов пожертвовать чем угодно, готов отказаться от своего будущего. Но он не может лишиться ее. Именно поэтому он должен преодолеть собственный страх. Нужно срочно найти Ханса. И Вильгельма Пфюттера тоже. Вместе они сумеют что-то придумать. Да, да, именно так. Отправить мальчишку-посыльного, передать с ним записку. А уже на месте все объяснить.

Тройной стук. Условный сигнал. Прислушавшись, Альфред снял с петли засов, рывком отворил входную дверь.

— Почему так долго? — спросил он вошедшего. — Я же написал: срочное дело, не опаздывать.

Ханс Энгер ступил через порог, хлопнул Альфреда по плечу.

— Извини, задержался немного.

— Догадываюсь о причине.

Энгер расхохотался, показав мелкие, неровные зубы.

— Брось, Альф! И не смотри на меня, будто судомойка на грязный котел. Я бы в жизни не опоздал. Но тут особое дело…

В его глазах загорелись россыпью лукавые искры — будто форель плеснула серебряным хвостом по воде.

— Знаешь, с той минуты, как увидел ее, — сердце поет, и по всему телу дрожь. Нет, Альф, такой девушки я в жизни еще не встречал. Уверен, ты тоже! Господь лепил ее не из грязи, из которой лепили Адама-пращура, а из доброго пшеничного теста. С розовыми изюминками. Таким пирожным никогда не наешься!

— Нельзя вредить делам из-за девок.

— Брось. Ты не поп и не школьный учитель, а я — не мальчишка. Сам себе хозяин, и даже тебе, другу, не позволю указывать. И потом, сколько раз говорил: не произноси этого ублюдского слова — «девки». Знаешь же, я терпеть его не могу. От таких вот, как ты называешь, «девок» весь род людской и идет.

— И от тех, что по талеру за ночь?

— И от них, представь себе, тоже. — Энгер упрямо выставил вперед лоб, блестящий и крепкий, точно недозревшее яблоко. — Мария Магдалина, помнишь ведь, кем была? Поверь: среди них порядочных и достойных побольше, чем в нашей с тобой канцелярии… Знаю, нехорошо, что хожу к ним. Но ты пойми, я же здоровый мужчина. Даже одуванчику в поле — и то приходится сбрасывать семена.

— Вот ты их и разбрасываешь, где придется.

— Зачем звал? Проповедь мне прочитать?!

Альфред вздохнул, устало потер виски.

— Проходи в комнату. Сам все поймешь.

В противоположность своему другу, Ханс Энгер был широкоплеч и невысок ростом. Радость, смущение или гнев проступали на его лице зрелыми земляничными пятнами. Блекло-рыжие — словно сухая трава в ноябре — волосы падали ниже бровей.

Сейчас, сидя за столом, Энгер рубил крепкой ладонью воздух, говорил быстро, с напором:

— Если уж так все случилось, медлить нельзя. Главное — раздобыть Герману лошадь. Этим я займусь сам, есть у меня пара знакомцев. А уж потом только и останется: красный платок на шею — и в драку.

Альфред сгреб пятерней волосы, тоскливо посмотрел на товарища:

— Какого черта, Ханс… Что ты несешь? Какой платок, какая драка?! Через ворота никому не прорваться.

Они сидели вокруг стола все вместе: Альфред, Герман Хейер и Ханс. Четвертым, поближе к краю, пристроился Вильгельм, сын капрала Эрнста Пфюттера. Пили из глиняных кружек пиво, ломали хлеб, резали чесночную колбасу.

— Соображай быстрее, — ответил Энгер. — Сам же мне рассказывал: в Древней Греции, в Спарте, воины надевали красное перед битвой, чтобы враг не увидел на них крови от ран.