«Каменный топор в форме маятника – в слабом свете воспоминаний он имеет почти фиолетовый цвет. Края отбиты для остроты.

Шипастое костяное шило.

Слабые ноты из костяной флейты – легкие, тонкие, прекрасные, сказочные во тьме, наполненной дымом.

Лица человеческих скелетов, появившиеся на музыку. Верх головы у каждого отбит, будто яичная скорлупа.

Волчий череп с отверстиями сверху на трупе человека.

Она бежит и падает (будто ноги неравной длины) в пещеру, в ничто – в ложный пол…

Дородная Венера. Гладкая глина все вращается и вращается, будто карусель. Красные отблески костра пляшут на округлостях и рельефе…

Голос во тьме – лепет человека… или это собака?

Влажный шлепок… чавканье мягких тканей…»

Тут Кэт резко села на постели. Ее дыхание участилось, во рту горчило от тошноты, в ушах стояло эхо тяжелого шлепка. Откуда исходил этот звук? Наверняка из дома! Сама Кэт такой звук не могла издать, и возможную причину ему она видела только в убийстве.

Кэтрин оглянулась на Стива, думая, стоит ли его будить. После второго кошмара ей не хотелось оставаться в одиночестве.

Но наконец эхо влажного шлепка развеяли менее мрачные мысли бодрствующего человека. Тогда Кэт вылезла из постели, выключила свет в спальне и спустилась по узкой лестнице.

Когда-то, сто лет назад, в этом доме жил рабочий карьера со своей большой семьей. «Прошлое повсюду». Станет ли она теперь постоянно обращать внимание на историю этих мест? «Плохие воспоминания никогда не умирают – только размываются, сглаживаются, тяжелеют, теряя свою заостренность».

Это небольшое здание стало убежищем для Кэтрин несколько лет назад. Два этажа, две комнаты на первом, две спальни на втором, парадная дверь выходит на бульвар, который ведет в Айвиком, к магазинам. Она купила его, продав квартиру с одной спальней в невеселом районе Лондона. В тот период своей жизни Кэт уже оставила всякую надежду когда-либо снова жить в настоящем доме, с двумя этажами и садом.

Освещало ее дом электричество – не керосин, не уголь и не дрова. В здании благодаря центральному отоплению было тепло, стены покрывали кремовые обои, в центре уютной гостиной стоял большой телевизор – его Кэт и включила, чтобы снова похоронить нехорошие сны. «А у других журналистов такие же мысли?»

Она взглянула в сторону занавесок. Что же на самом деле окружало ее дом? Неужели теперь местный пейзаж будет только напоминать о том, что некогда бродило по этим долинам и что делалось под ними? Неужели она «поехала» навсегда?

«Расчленять.

Разделывать».

Далеко ли пещеры от парадной двери? Кэт прикинула: получилось десять-одиннадцать километров; к тому же вокруг пещер лежала сплошь пустая земля, окружавшая бухту Брикбера. Эти места Кэтрин не знала, ей доводилось только иногда проезжать их на машине.

«Зачем вообще туда ездить? Никто не ездит. На что там смотреть?» Фермерские угодья, умирающая деревня Редхилл и поля, под которыми скрывались зловонные полости, а в них – обглоданные улики индустриализированного убийства, лежавшие в тайниках многие тысячи лет, но во сне Кэт проявившиеся снова.

Она постаралась загнать поглубже пробудившийся вдруг ужас от того, что больше нечего противопоставить худшим местам и худшим образчикам человеческого поведения. Обычно такие мысли Кэтрин не приходили, но утренних новостей хватило, чтобы понять: снова начались отчаянные времена. Они всегда стремились вернуться, и не только во втором или третьем мире. У любого начались бы такие же сны при столкновении с самыми кровавыми эпизодами из жизни доисторического человека. «Правда же?»

Выключив телевизор, Кэт внезапно оказалась в вакууме тишины.