Он знает и о ядерном оружии, и о тех отношениях, что царят в нашем мире между нами и англосаксами, а потому воспринял это предупреждение с полной серьезностью. Рейнхард Гейдрих ведь не фанатичный нацист, а так, серединка на половинку – скорее, прагматик-карьерист, принявший чужие правила игры. Кроме того, он увлекающийся человек и авантюрист, имеющий достаточно храбрости, чтобы служить фронтовым летчиком-истребителем. А главное заключается в том, что этот человек ничем не провинился перед Советским Союзом и Российской Федерацией, и в то же время абсолютно неприемлем для британских и американских элит в качестве будущего руководителя германского государства. Он вышел в политику из военных моряков, а те в Германии все чистейшие англофобы.
– Товарищ Иванов, неужели вы думаете, что Гитлер позволит этому вашему Гейдриху согласиться на почетную капитуляцию? – спросил вождь советского народа. – Мы думаем, что немцы будут сражаться насмерть до последнего солдата и последнего патрона, потому что с Гитлером и другими фанатичными нацистами разговор у нас будет короткий. Никакой пощады, короткий справедливый суд да расстрел.
– Товарищ Сталин, неужели вы думаете, что Адольф Гитлер слишком надолго заживется у нас на белом свете? – в тон собеседнику ответил российский посол. – Мы жестоки и несентиментальны, а кроме того, фигура возможного преемника, образовавшаяся после прополки верхушки Рейха, нас вполне устраивает. Поэтому никакого отчаянного сопротивления обреченного Третьего Рейха не будет. В Кратово на складе уже хранится полуторатонная корректируемая противобункерная авиабомба с надписью: «Придурку Адику от благодарного российского народа. Вручить лично в руки». И пустим мы эту штуку в ход сразу же, как только даже самому тупому из немецких генералов станет ясно, что война проиграна и дальнейшее сопротивление только умножает немецкие потери.
Прохаживающийся по кабинету Сталин остановился и внимательно посмотрел на своего собеседника.
– Ах вот оно как, товарищ Иванов… – с оттенком одобрения сказал он. – Но как же тогда ваши мечты об открытом и справедливом суде, который бы осудил не только самих преступников, но и их пособников и подстрекателей?
Российский посол ответил советскому вождю легким пожатием плеч.
– Конечно, Гитлера, а еще Гиммлера, Геббельса и прочих Розенбергов, – сказал он, – хотелось бы судить справедливым открытым судом и по совокупности содеянного казнить прилюдно, да с особенным цинизмом – так, чтобы черти побросали дела и примчались перенимать опыт, но ради этой цели мы не пожертвуем ни одним лишним советским бойцом или командиром. Осудить эту кодлу мы сможем и посмертно, но как раз участники Мюнхенского сговора, пособники нацистов и подстрекатели мировой войны, скорее всего, благополучно переживут период военных действий и как миленькие сядут на скамью подсудимых.
– Очень хорошо, товарищ Иванов, – сказал Сталин, – мы тоже придерживаемся того мнения, что к ответу следует призвать кукловода, а куклу, даже если она бешеная, судить бессмысленно. Но сейчас говорить об этом преждевременно, поэтому я хотел бы поговорить на другую тему. Насколько мы понимаем, глубокий прорыв в сторону Балкан был как раз вашей идеей. Вы можете простыми словами объяснить, почему мы должны наступать именно на Балканском направлении, а не в Белоруссии и не в Прибалтике?
– Во-первых, – сказал российский посол, – на Балканах нас ждут. Про элиты говорить не будем, а вот простые болгары, сербы, черногорцы, греки и даже албанцы будут однозначно на нашей стороне. Враждебно, искренне пронацистски настроены боснийские мусульмане и хорваты, хотя, стоит отметить, что и среди них хватает людей, которые всей душой ненавидят нацистов и будут нашими союзниками. |