Его сменил титр поменьше: «День первый» — и внизу, меленько, бегущей строкой: «График рассчитан на пять занятий в неделю по сорок минут каждое. При дефиците времени занимайтесь три раза в неделю. В таком случае срок полного освоения увеличится до пяти месяцев…»

Мы еще немножко посмотрели разминку: славная такая разминочка для среднего клерка.

В обеденный перерыв, не снимая галстука.

Потом еще немножко: оказывается, боевых стоек в наличии имеется одна штука, партийная кличка — «стойка естественная»; короче, стойте, как стоите, и все насильники-грабители со страху разбегутся.

Потом еще…

— Пошли чайку хряпнем, — неожиданно сказал Ленчик, вставая.

И мы пошли хряпать чаек.

Ленчик перезвонил мне поздно вечером.

Когда мы расставались, он прихватил с собой злополучную кассету («Да забирай ее ко всем монахам!» — отшутился я). Не знаю уж, что за блажь треснула ему в голову, но Ленчик вознамерился эту «Технологию…» переписать. На добрую память. Так вот, в телефонной трубке звучало еле сдерживаемое удивление: кассета переписываться отказалась.

Наотрез.

«Снег», полосы и череда звуков, «простая, как мычание».

Жена с дочкой уже легли спать, а я все сидел в комнате один на один с самим собой, все думал, что мистики в этой истории нет. Есть сюрреализм, будь он… Есть абракадабра, есть нелепая цепочка совпадений, есть все, что угодно, и чем скорее оная история закончится, тем лучше.

Ну пожалуйста, ну, я прошу тебя — заканчивайся!

Ладно?

Я даже не сразу понял, что уже с полчаса неотрывно пялюсь в одну точку. На книжную полку, туда, где стояла книга Андрея Столярова «Монахи под луной». Когда я это понял, то встал и переставил ни в чем не повинную книгу во второй ряд.

Ночью мне снился Володька Монахов с телефонным шнуром в руках.

Он танцевал гопак в сиянии оранжевой луны, залихватски вскрикивая, вертясь волчком и щелкая шнуром, как цирковым шамбарьером. А в черном небе, прямо в центре ослепительного диска скалилась тигриная пасть, беззвучно внушая мне:

«Ваша задача — выжить!.. Выжить…»

Сравни вслух карате с литературой или с каким другим искусством — девять собеседников из десяти тебе в глаза рассмеются. И будут правы со своей колокольни. Высокая у них колокольня, гремит медь под ударами била, ни хрена не слышно, прости, господи, за вежливость…

А мне все другое вспоминается.

В 1928 году Всеяпонская ассоциация боевых искусств пригласила для участия в фестивале окинавского мастера Мияги. Будучи очень занятым преподаванием, Мияги-сэнсей послал вместо себя своего лучшего ученика, некоего Синзато Дзинана — жить которому оставалось всего ничего, ибо в последний год Второй мировой пробьет его срок, в числе многих. Когда потрясенные его выступлением мэтры из ассоциации стали спрашивать, как называется стиль молодого бойца, Синзато на миг стушевался. Его учитель в свое время овладел местными стилями «Кулачный бой Рюкю» и «Руки города Наха», трижды посетив Китай, отдал дань «Белому Журавлю» и «Богомолу», «Кулаку Формы-Мысли» и «Ладони Восьми Триграмм»… Но свою собственную, индивидуальную манеру Мияги-сэнсей никогда не называл каким-то конкретным именем — видимо, не придавая терминологии особого значения. Но не зря учитель избрал для выступления именно Синзато — улыбнувшись, он назвал свой стиль «Ханко-рю», что означало «Школа Середины».

По возвращении, выслушав ученика, Мияги-сэнсей похвалил Синзато за правильный выбор, добавив, что воистину предпочтительней Срединный Путь — ибо «тьма вещей на свете бывает то жесткой, то мягкой».