Вы думаете, шалость терпит хамство?

На днях мы пошли в парк. Устроились на скамеечке, и вы увлеклись разговором. Чем же я забавлялся? Всем прохожим, взрослым и маленьким, высовывал язык. Кто-то смеялся надо мной, кто-то смотрел с жалостью, взрослые с укором глядели на вас. А я смеялся. Мама только говорила мне: “Что с тобой?” Вот и всё мамино воспитание.

Шалость не есть дерзость.

Вы же видите, я не слушаюсь бабушку, делаю ей всё назло, кричу на неё. Она попросила не бить по клавишам рояля со всей силой, а я стал ещё сильнее бить кулаками и отбил несколько клавиш. Почему вы, Папа и Мама, не объясните мне, что поступать назло людям нельзя, и почему не потребуете от меня, чтобы я любил и уважал бабушку? Или считаете, что всё образуется само собою?

Я каждый день свершаю много таких «дел» и чувствую вседозволенность. А она ведёт меня по ложному пути.

Мама и Папа!

Дайте мне понять, как надо вести себя в кругу людей и вещей, что есть хорошо и что есть плохо, что можно и чего нельзя.

Воспитывайте меня по мудрым наставлениям Песталоцци. Он вам скажет:

Всё элементарное нравственное воспитание покоится на трёх основаниях:

— выработать в Ребёнке с помощью чистых чувств хорошее моральное состояние;

— упражнять нравственность на справедливых и добрых делах, чтобы Ребёнок превозмогал себя и прилагал усилия;

— развивать нравственное мировоззрение через размышления и сопоставления правовых и нравственных условий, в которых Ребёнок находится.

Видите, что советует вам великий педагог: “упражнять”!

Меня надо упражнять в справедливых и добрых делах, а не оправдывать мою вседозволенность и называть всё подряд детскими шалостями.

Не спускайте с меня глаз, Папа и Мама, ибо найти путь к благородству мне самому с каждым годом будет всё труднее и труднее!»

Интермедия

Опасная шалость

Вопрос Нинцы:

— Не могли бы Вы вспомнить о Ваших детских шалостях?

Расскажу об одной такой шалости — опасной. Было это летом 1943 года. Шла война.

Мне было тогда 12 лет, и я находился в деревне у дедушки и бабушки.

С Кавказских гор доносились такие мощные грохоты от взрыва бомб, что в окнах домов звенели стёкла.

Иногда над селом, прямо над крышами домов, пролетали маленькие немецкие самолёты. Они летели медленно, и мы могли разглядеть пилотов. Самолёты сбрасывали листовки, а мы, дети, бежали вслед, грозили кулаками, ругали немцев и бросали камни.

Недалеко от дома был кустарник. В поисках прутьев, из которых плёл корзиночки для ежевики, я наткнулся на заржавевший ствол ружья. Забыв о корзинке и ежевике, я тайком принёс ствол домой и спрятал в курятнике.

Ребёнок всегда знает, что есть шалость, и что взрослым не понравится. Потому действует так, чтобы его не заподозрили в чём-то недозволенном. Так поступил и я.

Я знал, где у дяди лежит коробочка с порохом. Коробочку тоже взял тайком и понёс в курятник.

Весь порох засыпал в ствол, а дальше до отказа заполнил его мелкими камушками. Поставил переднюю часть ствола на камень, то есть, поднял его вверх; потом вернулся в дом за огнём в камине и зажёг конец палки.

Бабушка спросила: «Зачем тебе огонь?» «Сейчас, сейчас», — успокоил я бабушку.

Я вошёл в курятник и запер изнутри дверь.

Зажжённый конец палки я направил к спуску ствола.

Раздался страшный грохот.

Люди, соседи, бабушка не поняли, что произошло. Им показалось, что немцы сбросили бомбу, но не могли понять — где?

И когда взломали курятник, увидели, что я валялся без чувств на земле, а все куры, которые до этого сидели на жёрдочках и наблюдали за моими действиями, тоже валялись на земле мёртвые.