Норманди открыл бутылку колы, сделал глоток и поставил ее обратно:

— И наверное, ты недоумеваешь, зачем мы тебя сюда пригласили.

Я невольно прищурил глаза:

— Знаете, я именно об этом и думал. Но все равно польщен приглашением.

— А как ты полагаешь, твоей подруге Дейдре здесь нравится?

У меня по рукам побежали мурашки, и я спросил резче, чем собирался:

— Я здесь из-за нее?

Норманди средними пальцами передвинул взад-вперед какие-то бумаги. Движение показалось мне странно изящным.

— Как по-твоему, Джеймс, что у нас за школа?

— Музыкальная, — ответил я, зная, что ответ неправильный.

Он продолжал передвигать бумаги, не поднимая на меня глаз.

— Музыка интересует нас так же, как врачей интересует температура. Когда врач видит температуру, он почти наверняка знает, что в организме инфекция. Когда мы видим подростка с выдающимся музыкальным талантом, мы почти наверняка знаем…

Норманди поднял на меня глаза, ожидая, что я закончу за него.

Я не сводил с него глаз. Трудно себе представить, что он и правда говорит о том, о чем я думаю. Как там выразился Салливан? Учителя глубже, чем кажутся?

— Что я должен сказать? — спросил я.

Норманди ответил другим вопросом:

— Откуда у тебя этот шрам? Газеты писали про «несчастный случай». Вырезка приложена к твоему заявлению.

Я сглотнул и с удивлением услышал, как осторожно звучит мой голос:

— Чего вы хотите?

— Я хочу, чтобы ты сказал мне, если увидишь что-то странное. И в особенности если Дейдре Монаган увидит что-то странное. Мы здесь… — на слове «здесь» он выразительно ткнул пальцем в стол, — не просто так. И мы хотим быть уверены, что такие студенты, как вы с Дейдре, успешно доберетесь до колледжа. Без… помех.

Я потер мурашки руками:

— Зачем вы мне это говорите?

— Мистер Салливан слышал, как ты играешь. Он думает, что ты настолько хорош, что можешь привлечь нежелательное внимание. А Дейдре я слышал сам и сам понимаю ее возможности.

Странно было слышать, как он все время называл ее Дейдре, а не Ди. Как человек, который даже не знает, что ее нужно звать Ди, может разбираться в ее проблемах?

— Я вам сообщу, — сказал я и после длинной паузы добавил: — Это все?

Норманди кивнул, и я встал со своего места. Он поднял глаза:

— Я знаю, ты не хочешь говорить о Них. И не надо. Не мне тебе объяснять, что Их нельзя поминать вслух. Но, пожалуйста, сообщи Патрику — мистеру Салливану, — если ты его увидишь.

Я не сказал ему то, что думал. Я думал, что не то чтобы ему не верю, скорее я не верю, что он может быть полезен. Минувшим летом взрослые, знавшие о феях, сделали только хуже.

— Спасибо за заботу, — вежливо произнес я.

Это был первый и последний раз, когда я приходил к нему в кабинет.

Нуала

Джеймс много спит. Нетрудно догадаться, что он спит, когда ему скучно, грустно или когда он пытается убедить себя в том, что у него все отлично. Причем засыпает он в самое неподходящее время: утром посреди урока или под вечер, так что потом, когда остальной мир отдыхает, у него сна ни в одном глазу. Круглолицый сосед Джеймса твердо убежден, что режим «сплю-когда-хочу» — признак уверенности в себе, но я-то знаю, что Джеймс просто над собой издевается.

Одним прохладным днем он спал, свернувшись в своей постели, а Круглолицый где-то в другом месте что-то делал с гобоем. Я сидела на краю кровати и наблюдала, как Джеймс спит. Его сон, как и все остальные его дела, выглядел напряженным, как будто он соревновался и ни на секунду не мог ослабить оборону.