Я положил тренировочную трубку на место. Спору нет, облегченная пластиковая версия полноразмерного чантера полезна: во-первых, она примерно в тысячу раз тише, чем настоящая волынка, а во-вторых, на ней физически проще играть — не нужно пыхтеть и потеть, чтобы наполнить мешок воздухом. Но чтобы произвести впечатление, нужен настоящий инструмент.

— Разрешите я сыграю на волынке? В школе трудно найти возможность позаниматься; у меня такое чувство, будто я ее уже сто лет из футляра не доставал.

Билл удивленно пожал плечами:

— Конечно. Других студентов сейчас нет. Делай, как тебе удобнее. Что сыграешь?

— Еще не знаю.

Я достал волынку, вдыхая знакомый — родной — запах кожи и дерева. Я надул мешок, бурдоны привычно легли мне на плечо. В то мгновение, когда они зазвучали, я понял, насколько громкой в этой крошечной комнате будет музыка. Нужно было захватить беруши.

Билл секунд двадцать наблюдал, как я настраиваюсь, следя за моей осанкой, слушая, как ровно я держу звук. Я собирался начать потихоньку и нарастить уровень до чего-то настолько потрясающего, чтобы он под конец кинулся целовать мне ноги, но звук был такой громкий, что я решил закончить поскорее. И рванул с места в карьер, заиграв любимую вещь: зубодробительно сложный рил в миноре, который я сыграл бы и во сне. Быстро. Чисто. Идеально.

Лицо Билла ничего не выражало. Как будто громкость музыки сдула с него все эмоции. Я спустил волынку с плеча, и он покачал головой:

— Я ничему не могу тебя научить… Ты и так это знал, правда? Во всем округе не найдется такого человека. Может, даже во всем штате. Ты участвуешь в конкурсах?

— До этого лета участвовал.

— Почему перестал?

Я пожал плечами:

— Достиг вершины. Продолжать стало скучно.

Почему-то мне неприятно было ему об этом говорить.

Билл снова покачал головой. Его глаза изучали мое лицо, и я точно знал, что он думает, потому что все всегда думают одно и то же: «Ты такой молодой. (А я такой старый)».

— Я свяжусь со школой, — вяло произнес он. — Пусть решают, что с тобой делать. Но они же были в курсе, когда брали тебя?

Я опустил инструмент:

— Да.

— Тебе нужно поступать в университет Карнеги-Меллона, там сильная программа для волынщиков.

— Я как-то об этом не думал, — ответил я.

Билл не уловил моего сарказма:

— Подумай. — Он смотрел, как я складываю инструмент. — В обычной консерватории ты только время потеряешь.

Я серьезно покивал, выслушал еще некоторое количество умных замечаний, пожал ему руку и ушел.

Когда я вышел из магазина, на бордюре сидела девчонка. Поскольку настроение у меня было довольно мерзкое, я бы ее даже не заметил, вот только сидела она сантиметрах в пяти от моей машины. Даже со спины было понятно, что ей невыносимо скучно.

Я долго и шумно устраивал волынку на заднем сиденье, надеясь, что она уловит намек: «Отползай, или я тебя перееду, когда буду выезжать со стоянки».

Но она не пошевелилась, поэтому, завершив возню, я обошел машину и стал перед ней. Девчонка сидела неподвижно, подняв лицо навстречу послеполуденному солнцу и прикрыв глаза, притворяясь, что ничего вокруг не замечает.

Может, она ходит со мной на какие-то занятия и я должен ее узнать? Вряд ли: ее одежда не соответствовала правилам школы: обтягивающая рубашка с принтом, изображающим рукописный текст, и джинсы-клеш, из-под которых выглядывали сандалии на гигантской платформе. С другой стороны, прическу я бы обязательно узнал: вьющиеся светлые волосы, длинные впереди, но коротко и выразительно выстриженные на затылке.

— Милочка, — задушевно сказал я, — вы сидите прямо перед моим бампером.