Виктор Смоленцев, не понимая до конца причин откровенной холодности Монастырской, зачитал свой список.

Следующие десять минут были исключительно посвящены оживленному обсуждению названных кандидатур. Отвергались одни и предлагались другие. Всех увлекло это составление невозможных, – а точнее, несовместимых – пар, все делали пометки у себя в блокнотах.

Заседание стало напоминать состязание в остроумии.

– Хорошо, остановимся на этом, – подвела черту Елена. – Виктор Геннадьевич, приготовьте мне к завтрашнему дню аннотированный список пар. Меня интересует тактика направления дискуссии в каждом случае. А я, в свою очередь, постараюсь предоставить вам дополнительную информацию. Иными словами – усилить вас. Будем считать это основным специфическим направлением вашего канала.

– Хорошо, Елена Борисовна, – отозвался Смоленцев. – Кое-какие наметки у меня уже есть.

Он сосредоточенно пролистывал свои бумаги.

Совещание закончилось.

Через несколько минут Елена, которая говорила с представителем армейской службы пропаганды, остановила Смоленцева на выходе из совещательной комнаты:

– Я попрошу вас, Виктор…

– Слушаю вас…

Тон талантливого ведущего был труднопереводим, он, вероятнее всего, говорил: «Дело ваше, Елена Борисовна, если вы решили увеличить между нами дистанцию. Не знаю, чем вызвано это похолодание, но, воля ваша, – я как-нибудь переживу этот каприз или интригу».

Елена Монастырская избегала встречаться с ним взглядом:

– Вы должны были подготовить список…

– Вот он, – протянул Смоленцев листок.

Елена, не глядя, вложила документ в папку и нейтральным тоном продолжила:

– Я жду вас у себя через пятнадцать минут. Аудиенция у Президента может состояться приблизительно через полчаса. Если, конечно, возникнет необходимость. Мы должны быть готовы к разговору.

– Хорошо, – ответил Смоленцев, без интереса глядя куда-то в сторону…

На этом они расстались.

Он прошел по длинному коридору в сторону холла – вместе с последними из участников совещания. Среди них почти не было женщин, Елена предпочитала работать с мужчинами. Как, впрочем, предпочитают многие женщины – особенно те, у которых мужской склад ума.

Его окликнул по пути Наумченко, и после недолгого торга Смоленцев, пользуясь его приподнятым настроением, просто-таки выцыганил двенадцать часов дорогущей павильонной съемки, и это примирило его до некоторой степени с потерей блестящей идеи.

Виктор наконец прикурил сигарету (об этом он просто-таки мечтал последние полчаса), которую по привычке разминал в пальцах на протяжении всего разговора с Наумченко, и скрылся в комнате для курения: Монастырская с полгода назад бросила курить и теперь, как это бывает, совершенно не выносила табачного дыма. На совещании она однажды предложила закурившему (забылся – бедолага – и едва не попал в опалу) выйти, если тому невтерпеж, на время в курилку, а потом вернуться. После этого все предпочитали терпеть.

Увидев вошедшего Виктора, из кресла в курительной комнате резко поднялся Олег Глушко и, затушив в пепельнице длинный окурок, не глядя на бывшего товарища, не сказав и слова, быстро вышел из помещения.

Виктор Смоленцев машинально взглянул ему вслед.

«Ведет себя, будто красна девица – трахнутая и брошенная. Обижен на весь свет… Определенно – это большая удача, что я избавился от него. Надо было еще раньше указать ему на дверь. Меньше было бы потерь…»

Смоленцев уселся в кресло и задумался.

Ситуация с Еленой Монастырской была непонятная: требование списка финансовых и организационных проблем, демонстративно холодный тон, возможно даже аудиенция с Президентом… Что все это значит? Если бы не холодный тон, не плохо скрываемое небрежение, можно было бы подумать, что удача повернулась к нему лицом.