Тут все есть: и скупка краденого у торчков, и девки-наркоманки с минетами за двадцатку, а то и десятку, сутенеры и барыги такими квартиры набивают, и все есть, что хочешь, все, что бывает в самых жутких трущобах по всему миру. Просто у нас этих трущоб и в самые дурные времена не было. Так что тогда тут случилось?

Знание помогать отказалось, как будто для него вопрос слишком общий.

А вот конкретное – улица Восьмого Марта, она отделяет Гадюжник от грязноватой, но все же обитаемой промзоны. И на улице уже движение наблюдается. Какие-то машины узнаю, какие-то еще нет. Вон «Газель» с кузовом-ящиком, вон явно «КамАЗ», но какой-то другой, гружен трубами. На перекрестке мне направо, но ехать не до конца, недалеко совсем. Если прямо, то дальше налечу на пост полиции. Милиции, опять всплыла в мозгу подсказка. Милиция здесь, не полиция.

Асфальт раздолбан, местами заплатки, местами просто ямы. Напоминает начало девяностых скорей, но это не девяностые, это намного позже.

Зазвонил телефон в кармане у трупа. Ладно, пусть звонит, пока не до него. Пока мне с этим своим трупом надо в глухом месте один на один оказаться. Телефон звонил долго, упорно, трижды подряд, потом все же умолк. Потом зазвонил еще один, я по звуку нашел его в подлокотнике, там тоже маленький бардачок с плохо запирающейся крышкой.

Выудил аппарат, посмотрел. Смартфон как смартфон, только логотип производителя незнакомый. На экране пульсирующий силуэт зеленой телефонной трубки, подпись «Большой». Кто такой Большой?

В голове словно целый пласт знаний оторвался от дна болота и всплыл на поверхность. Ага, вот он кто. Потом наберу, когда с главным покончу. Есть что сказать.

А вон и съезд на грунтовку, прямо через почти исчезнувший тротуар и вырубленные кусты. «Тайга» свернула на проселок, поехала под уклон, покачиваясь на кочках. Тут редко ездят и еще реже ходят. Место нехорошее, можно запросто забрести и не выбрести, сюда совсем одичалые люди из Гадюжника ходят по своим совсем нехорошим делам. Могут просто за ботинки убить или даже наудачу. Мало ли, вдруг в карманах что-то такое есть, что можно махнуть на дозу или бухло. Дадут по черепу трубой или нож сунут, а потом глянут, было что при тебе или так завалили, впустую.

Слева речка под романтичным названием Помойка, настоящего имени и не знает никто. Дальше она уйдет в широкую старую трубу, которая когда-то была закрыта решеткой, но потом ту выломали, как проржавела. Дорога пройдет по трубе сверху, а справа как раз и будет огромная нелегальная свалка – самое страшное место в городе.

Мне никто этого не диктует, не объясняет, не показывает картинки. Просто я этого не знал раньше и вдруг стал знать. Это знание даже ощущается как свое, хоть и немного сбивает с толку иногда, потому что приходит неожиданно.

Грунтовка грязная, недавно дождь прошел, так что сама по себе возникает мысль о том, что надо заехать к Халилу на мойку. Не моя мысль, а его – я в зеркало глянул на труп сзади, – а теперь моя.

Вон труба. Дорога чуть вверх, за ней огромная свалка. На мусоре две фигуры бомжей в последней степени одичания, оба на меня уставились. Я их просто проигнорировал, проехал мимо, они же проводили меня взглядами мутных, налитых кровью глаз, чисто зомби какие-то.

Обычно маршрут с телами на самой свалке и заканчивается, возникает новое понимание реалий окружающего мира. Можно дать бомжам денег, и тело исчезнет с гарантией. Что именно они с ним сделают, никто не знает, и даже задумываться на эту тему не хочется.