И дверь с лязгом захлопнулась. Валера поднялся по ступеням и, сгорбив плечи, пошел прочь.

– Сазан!

Валерий оглянулся. У тротуара тормозила белая «Волга» пикап. Водитель остановил машину и распахнул дверь.

– Сашка!

– Сазанчик! Друзья обнялись.

– Ишь ты какой стал, – проговорил Сашка, первым высвобождаясь из объятий друга, – здоровый, как бык, чуть ребра не переломал.

Валера молча смотрел на своего приятеля. Тот был одет совсем не так, как он. Никаких турецких курток и кроссовок: на Шакурове изящно сидел светлый однобортный костюм, неброский, цвета выцветшей брусники галстук оттенял белизну рубашки. Больше всего Валерия поразила именно эта рубашка: она была ослепительно белой, как кафель в операционной, и, несмотря на конец дня, от нее пахло свежестью и одеколоном. Переменил ее, что ли, Шакуров на работе?

Шакуров между тем, освободившись от объятий приятеля, снова нырнул в машину. Он тщательно проверил все дверцы, покрутил и запер руль, и, извлекши из под ног длинное железное коромысло, укрепил его на руле. Затем обошел машину кругом, удостоверяясь, что все стекла подняты и замки заперты, и напоследок провел черным брелоком по белому квадратику, прилепленному к окну изнутри. Наверху квадратика загорелся красный глазок.

– Вишь, какая охрана, – не удержался Шакуров.

– Вижу, – сказал Валерий, – хочешь, я в твою тачку за две минуты влезу?

Шакуров как то понуро передернулся, но потом подхватил «дипломат» и махнул рукой:

– Пошли!

Как ни разительны были изменения, происшедшие снаружи, изнутри забегаловка изменилась еще сильней.

Исчезли пластмассовые столики и вечно заляпанный пол, стены бывшей пельменной до половины были отделаны дорогим деревом, с потолка на длинных ножках свисали бронзовые фигурные фонари, а на белых скатертях красовались маленькие вазочки с цветами.

В глубине зала, на небольшом помосте, танцевала девица.

Официант, выгнувшись морским коньком, принял у Шакурова заказ. Черный галстук бабочка на белой груди официанта напоминал муху в молоке.

Девица на сцене сняла с себя лифчик и стала крутить грудями, то одной, то другой, в разные стороны.

Валерий, не видевший девок почти два года (правда, в Архангельске он трахнулся с портовой шалавой), раскрыл рот и уставился на девицу. Официант принес заказ.

– Ну, за возвращение! – сказал Шакуров, поднимая высокую хрустальную рюмку.

Валерий, не сводя глаз с девицы, заглотнул спиртное.

Шакуров между тем аккуратно двумя лопаточками положил себе салата и стал есть мясо, аккуратно отрезая маленькие кусочки. Отрежет кусочек, обмакнет его в подливу, постарается, чтобы в подливе была долька гриба, и проглотит. Отправит в рот слезящийся, словно из зеленого агата, соленый огурчик и опять режет кусочек…

Девица на сцене стащила с себя трусики и теперь крутила и грудями и попкой.

– Валера, – сказал Шакуров, – еще разок, а?

Валерий опомнился, выпил стопку и набросился на еду. Глядя на него, Шакуров поморщился: парень, видно, забыл, что сидит в приличном ресторане, трескает все, как лагерную баланду после смены. Куски хлеба запихивает в рот вперемешку с мясом и подливой.

Наевшись, Нестеренко икнул, вытер губы рукой и заметил:

– Ты, я гляжу, неплохо живешь.

– Неплохо, – сказал Шакуров.

– Компьютеры продаем. Расширяться думаем.

– На какие шиши?

– Да шиши то немереные, – похвастался Шакуров, – директора толпами ходят, не знают, чем деньги отоварить. Я вчера одному три штуки впарил. Десять тыщ пишет, пять нам отстегивает, пять делит пополам…

– Много налогов платите?

– А у меня райком комсомола в соучредителях.