— Они что, были вместе? — уточнил Гатлин.

— Не совсем. Сначала я встретил Грегорио, который очень торопился, а пятью минутами позже — Быка, спускающегося по каньону. Но, согласитесь, не могли же оба они быть там, не зная друг о друге!

— Я не верю, что Бык сделал это, — решительно сказала Мэри Донован.

— Не говори ничего плохого об этом парне, — нравоучительно вставил Гатлин.

Послышалась дробь копыт, скрип кожаных седел, и через минуту в гостиную вошел шериф с друзьями.

— Надеюсь, что ты поймал его, — саркастически произнесла Мэри. — Иначе не вернулся бы так рано.

— Я же не кошка, миссис Донован, чтобы видеть в темноте! — выговорил шериф, оправдываясь.

— Ты и не шериф, — ответила она.

Дикий Кот Боб хрюкнул, пытаясь подавить смех. Хэм Смит смерил своего противника нехорошим взглядом, мгновенно поняв, что тот безоружен.

— Что случилось со старой бабой с артиллерией? Она подавилась? — спросил он нарочито вежливо.

Дикий Кот Боб апоплексически покраснел, схватил чашку, наполненную кофе, и уже хотел встать.

— Сиди спокойно, — проревел громоподобный голос Мэри Донован.

— Я… — начал Дикий Кот Боб.

— Заткнись и сядь.

Дикий Кот исполнил одновременно обе просьбы.

— Позор! Позор на мою бедную голову! Уважаемая женщина, вдова, всю жизнь должна сносить выходки таких, как вы, -стенала она, всхлипывая и вытирая глаза краем передника. — Одинокая я, беззащитная! Если бы только бедный Тим был здесь, он бы в мгновение ока стер вас обоих с лица земли.

Боб, красный и смущенный, старательно ел, уставившись в тарелку. Мэри Донован хорошо знала, как справиться со старым сорвиголовой. Его крутой нрав и меткую руку все еще чтили, и его слава первого задиры на северо-западе ничуть не потускнела — но его сердце таяло от одной-единственной женской слезинки.

Что до Хэма Смита, то он был весьма рад избежать дальнейшего внимания со стороны Дикого Кота и с большой охотой отдался мирному ужину. Однако беседа за столом увяла.

А на ранчо «Застава Y» мужчины курили после ужина. Бык молча глотал дым. Хол Колби, как всегда в хорошем настроений, рассказывал истории и смеялся. Техасец Пит изо всех сил старался вспомнить полузабытый припев «Плохого парня».

Однако над всем довлела атмосфера напряженной неловкости. Никто не мог понять, в чем ее причина, но все ощущали одно и то же. Все было не таким, как вчера и позавчера. Может быть, рабочие чувствовали, что на место Быка нашелся бы человек и постарше, и поопытнее, а Колби был не только молод годами, но и к тому же новичком на ранчо. Без всякого сознательного желания ковбои разделились — некоторые, по большей части старые работники, как-то незаметно подтянулись к Быку. Среди них был и Техасец Пит. Остальные же стали гораздо громче смеяться над историями Колби.

— Ей-богу, — воскликнул Пит, — я вспомнил, как оно там:

— Спокойной ночи, я ложусь спать, — неожиданно произнес он, допев.

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ

Дело не только в том, что он был надежным бригадиром; что-то в этом человеке, а может быть, в его образе, сложившемся у нее в голове, делало невозможным предположение, что он стрелял в Мака Гербера — такого же рабочего, как сам, — или украл золото с прииска. Он всегда был немногословен и почти робок в ее присутствии, никогда не позволяя себе даже такой небольшой фамильярности, как обращение к ней по имени.