Именно этот пакет и нужен был Годовикову, за ним он и пришел. Интересно знать, какую цену он предложит.

— Вы, Лариса Михайловна, догадываетесь, зачем я здесь? — с незатейливой прелюдии начал он.

— Догадываюсь.

— Мы, конечно, знаем о ваших проблемах…

— Я и сама о них знаю.

— Дело серьезное, и я не думаю, что мы в силах вас отсюда вытащить. Но мы можем скрасить ваше ожидание. Вы продадите нам свой пакет акций нашей компании, получите за это деньги, которые поступят на ваш счет. Мысль об этих деньгах будет греть вас в холодные лагерные ночи…

— А я имею право продать эти акции? — Лариса затаила дыхание.

Все, чем владел Фоган через «общак» своего мафиозного клана, отошел к его братве. Сначала такой расклад устраивал всех, а потом на сцену вышел Гаврик, преемник покойного авторитета. В первую очередь этот тип отправил за решетку Макса, а затем вдруг объявил, что собирается вывести из игры и саму Ларису. Половину доверенного ей состояния он собирался отдать своей любовнице, которую обидел Виталий Максимович.

Саша была женой Фогана, а получила в наследство только квартиру на Ленинском проспекте и два миллиона долларов. Она посчитала себя обделенной и взялась восстановить справедливость. Хоть и не сразу, но это ей удалось. И теперь она — единственная наследница покойного Макса, а Лариса, увы, осталась у разбитого корыта.

Пока Саша еще не вступила в наследство, и Лариса являлась доверенным лицом своего мужа, поэтому, в принципе, обладала правом продать пакет акций. Но устроит ли «Совгоснефть» такое право?

— Имеете… — кивнул Годовиков. — Мы знаем, кто унаследовал акции, но вы можете продать их задним числом.

— Сколько?

— Пятьдесят миллионов долларов.

— Это грабеж, — спокойно, без эмоций, сказала Лариса.

Рыночная стоимость пакета составляла что-то около четырехсот миллионов долларов, но не так давно она отклонила предложение продать акции по этой цене, ожидая более выгодного предложения. И дождалась…

Но пятьдесят миллионов — это куда больше, чем ничего, и Лариса прекрасно это понимала, потому и возмутилась чисто для проформы.

— Мы бы могли предложить и пятьдесят тысяч, — усмехнулся Годовиков, — и вы бы все равно согласились. Но это подозрительно низкая цена. Настолько подозрительная, насколько подозрительной будет выглядеть сама сделка.

— Еще подозрительней она будет выглядеть, если я скажу, при каких обстоятельствах она была заключена.

Все правильно, Макса больше нет, и его доверенным лицом Лариса быть не в праве. Но ведь сделку действительно можно провести той датой, когда Макс еще был жив. В этом и заключался риск для «Совгоснефти». Одно ее слово, и сделку признают недействительной.

— Поэтому мы и предлагаем вам пятьдесят миллионов.

— Я согласна.

— Что ж, тогда завтра я потревожу вас снова… Скажите, какие лекарства вам принести, и я все организую.

Лариса бы не отказалась от ампулы морфия, но не о том нужно сейчас думать.

— Завтра мы подпишем договор?

— Да, завтра мы подпишем договор.

— А деньги?

— Сначала договор — потом деньги… Поверьте, обманывать вас нам не с руки.

— Я вас не знаю. Но знаю Кварцева Илью Борисовича, пусть он завтра будет на сделке.

Первое предложение насчет акций «Совгоснефти» поступило к Ларисе от человека, в подлинности полномочий которого она не сомневалась.